Серия статей Ленина о Толстом является образцом конкретного применения принципов диалектики, теории отражения к анализу художественного творчества, выявлению его идейно-эстетического своеобразия. Называя Толстого «зеркалом русской революции», Ленин подчеркивал социально-классовую обусловленность процесса отражения действительности в искусстве: «Толстовские идеи, это - зеркало слабости, недостатков нашего крестьянского восстания, отражение мягкотелости патриархальной деревни...» (т. 17, с. 212). Выступая как против бесстрастного объективизма, так и против вульгарного социологизма в понимании художественного творчества, Ленин показал, что отражение действительности в произведениях искусства («Толстой поразительно рельефно воплотил... черты исторического своеобразия всей первой русской революции...» - т. 20, с. 20) неотделимо от субъективного отношения к ней художника, дающего эстетическую оценку изображаемому с позиций определенных социальных идеалов. По логике ленинской мысли «горячий, страстный, нередко беспощадно-резкий протест» Толстого против полицейско-казенного государства и церкви, «обличение капитализма» (т. 20, с. 20-21) - необходимое условие художественной ценности и социальной значимости его произв. Художественное обобщение существенного, закономерного в действительности осуществляется, по Ленину, через индивидуальное, единичное: «...весь гвоздь в индивидуальной обстановке, в анализе характеров и психики данных типов» (т. 49, с. 57). Таким образом, процесс художественного творчества рассматривался Лениным как диалектическое единство объективного и субъективного, познания и оценки, единичного и общего, социального и индивидуального.

В. И. Ленин о Толстом. В нескольких статьях В. И. Ленин дал гениальную характеристику мировоззрения Л. Н. Толстого, раскрыл его значение как писателя.

Ленин писал, что «старая патриархальная Россия после 1861 года стала быстро разрушаться под влиянием мирового капитализма. Крестьяне голодали, вымирали, разорялись, как никогда прежде, и бежали в города, забрасывая землю. Усиленно строились железные дороги, фабрики и заводы, благодаря «дешевому труду» разоренных крестьян. В России развивался крупный финансовый капитал, крупная торговля и промышленность. Вот эта быстрая, тяжелая, острая ломка всех старых «устоев» старой России и отразилась в произведениях Толстого-художника, в воззрениях Толстого-мыслителя» (Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 20, с 39).

Л. Н. Толстой, как показал В. И. Ленин, был выразителем взглядов и настроений патриархального крестьянства пореформенной России, на которое надвинулся новый, невиданный, непонятный враг - капитал, несший крестьянам много всяких бедствий.

Толстой, относясь отрицательно к революционному изменению общественного строя, проповедовал непротивление злу насилием и мечтал о постепенном мирном самоусовершенствовании людей.

Отмечая большие противоречия в мировоззрении Толстого, В. И. Ленин показал, что эти противоречия не случайность, а выражение тех противоречивых условий, в которые была поставлена русская жизнь последней трети XIX века. Отметив, что критические выступления Толстого сыграли большую роль в разоблачении темных сторон российской действительности, что его прекрасные произведения составили новую эпоху в художественном развитии человечества, он писал, что социальные взгляды Толстого в целом утопичны и по своему содержанию реакционны. Вместе с тем В. И. Ленин отметил, что в литературном наследстве Толстого «есть то, что не отошло в прошлое, что принадлежит будущему».

13.НАРОДНОСТЬ ЛИТЕРАТУРЫ - связь литературы с народом, обусловленность литературных произведений жизнью, идеями, чувствами и стремлениями народных масс, выражение в литературе их интересов и психологии. Представление о народности литературы во многом определяется тем, какое содержание вкладывается в понятие «народ» (например, «народ» не сводится только к крестьянству или только к угнетенным слоям общества).

Во-первых, народность – это мера взаимопроникновения литературы и фольклора . Литература заимствует из народных произведений сюжеты, образы и мотивы (напр., сказки А. С. Пушкина , использующие материал русских народных сказок). Иногда случается и наоборот – песни на стихи рус. поэтов становятся народными (напр., песня «Коробейники», в основе которой отрывок из поэмы Н. А. Некрасова «Кому на Руси жить хорошо»). Во-вторых, народность – это мера проникновения автора в народное сознание, адекватность изображения им представителей народа. Так, напр., народной можно считать тетралогию Ф. А. Абрамова «Пряслины», где изображена жизнь северной деревни в годы Великой Отечественной войны и после неё. В ненародных с этой точки зрения произведениях простые люди изображаются неестественно, надуманно (такими, напр., были многие «парадные» романы социалистического реализма, изображавшие «лакированную» действительность). В-третьих, термином «народность» иногда обозначается доступность литературы людям, её понятность для неподготовленного читателя. Народная литература в таком случае противопоставлена литературе элитарной, предназначенной для узкого круга. В современной литературе, особенно в постмодернизме произведение может выполнять две функции (напр., роман «Имя розы» У. Эко для рядового читателя – захватывающий детектив, однако этот роман адресован и филологу, т. к. он содержит множество аллюзий и реминисценций из др. произведений). Философская концепция народности в искусстве складывается в трудах Дж. Вико и Ж.-Ж. Руссо , затем И. Г. Гердера. В нач. 19 в. Гердер издал сборник «Голоса народов в песнях», куда, наряду с народными песнями, включались и авторские стихотворения. Тем самым Гердер хотел показать единство литературы и проявление в ней «народного духа». Немецкие писатели и учёные (А. и Ф. Шлегель, А. фон Арним, К. Брентано, Я. и В. Гримм ) изучали народную культуру, собирали, обрабатывали и издавали фольклорные произведения. Они создали «мифологическую школу», считая, что основа всего искусства – миф , из которого развивается фольклор. В литературе романтизма одним из главных принципов был интерес к истории своего народа и его искусству, ориентация на его дух и поэтику. В России в нач. 19 в. статьи о народности писали О. М. Сомов, П. А. Вяземский . Дискуссия развернулась в 1840-е гг., когда народность оказалась одной из центральных проблем в споре славянофилов и западников. Если для славянофилов народность состояла в верности духу русского фольклора и быта, то западники видели её прежде всего в реалистическом изображении действительности. В 1860-х гг. народность литературы была связана с изображением угнетённого положения народа, его зависимости и подверженности произволу. Советская литература считала народность одним из главных критериев оценки произведения, понимая её как верное изображение народа и доступность народу, однако стремление замалчивать недостатки привело к обратному – многие произведения изображали народ крайне фальшиво.

14.ПАРТИЙНОСТЬ ЛИТЕРАТУРЫ - такое проявление ее классового характера, к-рое связано с высоким уровнем развития политической и идеологической борьбы, с выдвижением на историческую арену партий, отстаивающих интересы противоборствующих общественных сил.

Партийность литературы «Жить в обществе и быть сво­бодным от общества нельзя». Эти слова В. И. Ленина дают ключ к пониманию вопроса о партийности литературы. Буржуазные критики и литераторы в свое время создали теории, согласно которым искусство независимо от обществен­ной жизни: поэт, романист, драматург якобы творят свои произведения, подобно пушкинскому летописцу Пимену, «добру и злу внимая равнодушно». Выдвигался тезис о «чистом искус­стве», якобы свободном от каких бы то ни было социаль­ных пристрастий и симпатий. Но это была иллюзия, которая могла только маскировать, скрыть реальную связь художника с общественным развитием.

В. И. Ленин подчеркивает, что партийность литературы орга­нически связана со всей нашей философией. Наиболее широко принцип партийности В. И. Ленин обосновал в работе «Партийная организация и партийная литература» в 1905 году. Ее главный тезис выражен был очень ясно. Литературное дело должно стать составной частью общепролетарского дела. В России развертывается грандиозная борьба классов. Страна идет к революции. И перед каждым художником встает жгучий и острый вопрос: с кем он - с силами реакции, старого мира или с народом, с рабочим классом, борющимся за светлое будущее? В. И. Ленин разоблачает буржуазный лозунг «беспартийности» искусства и противопоставляет ему искусство, открыто связанное с революционным народом.

Таким образом, партийность литературы - это внутренняя идейная политическая устремленность творчества. В наших ус­ловиях это прежде всего активная защита идеалов коммунизма, это органическая связь с интересами народа, с его борьбой за построение нового мира, на пути к коммунизму.

Литература социалистического реализма не просто воспроизводит те иные стороны действительности. Коммунистическая партийность предполагает активно-страстное, заинтересованное вмешательство писателя в жизнь. В этом смысле

литература деятельно и горячо помогает воспитывать нового человека революционной эпохи.

Толстой представляет аграрно-консервативное начало. Подобно первоначальному франкмасонству, которое стремилось идеологическим путем восстановить и упрочить в обществе касто-цеховую мораль взаимности, естественно разрушавшуюся под ударами экономического развития, Толстой силой религиозно-нравственной идеи хочет возродить чистый натуральный хозяйственный быт. На этом пути он становится консервативным анархистом, ибо ему прежде всего нужно, чтобы государство с бичами своей солдатчины со скорпионами своего фиска оставило бы в покое спасительную каратаевскую общину. Наполняющей собою землю борьбы двух миров: буржуазного и социалистического, – от исхода которой зависит судьба человечества, Толстой не понимает вовсе. Социализм в его глазах всегда оставался лишь мало интересной для него разновидностью либерализма. В его глазах Маркс и Бастиа19 являются представителями одного и того же «ложного принципа» капиталистической культуры, безземельных рабочих, государственного принуждения. Раз человечество вообще попало на ложную дорогу, то почти безразлично - пойдет ли оно по ней немного дальше или немного ближе. Спасти может только поворот назад.

Толстой никогда не может найти достаточно презрительных слов по адресу науки, которая думает, что если мы еще очень долго будем жить дурно «по законам прогресса исторического, социалистического и других», то наша жизнь сделается в конце концов сама собой очень хорошей.

Зло нужно прекратить сейчас, а для этого достаточно понять, что зло есть зло. Все нравственные чувства, исторически связывавшие людей, и все морально-религиозные фикции, выросшие из этих связей, Толстой сводит к абстрактнейшим заповедям любви, воздержания и сопротивления, и так как они (заповеди) лишены какого бы то ни было исторического, а значит, и всякого содержания, то они кажутся ему пригодными для всех времен и народов.

Толстой не признает истории. В этом основа всего его мышления. На этом покоится метафизическая свобода его отрицания, как и практическое бессилие его проповеди. Та человеческая жизнь, которую он приемлет, - былая жизнь уральских казаков-хлебопашцев в незанятых степях Самарской губернии - совершалась вне всякой истории: она неизменно воспроизводилась, как жизнь улья или муравейника. То же, что люди называют историей, есть продукт бессмыслицы, заблуждений, жестокостей, исказивших истинную душу человечества. Безбоязненно последовательный, он вместе с историей выбрасывает за окно наследственность. Газеты и журналы ненавистны ему как документы текущей истории. Он хочет все волны мирового океана отразить своей грудью. Историческая слепота Толстого делает его детски беспомощным в мире социальных вопросов. Его философия - как китайская живопись. Идеи самых различных эпох распределены не в перспективе, а в одной плоскости. Против войны он оперирует аргументами чистой логики, и, чтоб подкрепить их силу, он приводит мнения Эпиктета и Молинари, Лао-Цзе и Фридриха II, пророка Исайи и фельетониста Гардуэна, оракула парижских лавочников. Писатели, философы и пророки представляют для него не свои эпохи, а вечные категории морали. Конфуций у него идет рядом с Гарнаком, и Шопенгауэр видит себя в обществе не только Иисуса, но и Моисея. В трагическом единоборстве с диалектикой истории, которой он противопоставляет свое да-да, нет-нет, Толстой на каждом шагу впадает в безысходное противоречие. И он делает из него вывод, вполне достойный его гениального упорства: «несообразность между положением человека и его моральной деятельностью, – говорит он, – есть вернейший признак истины». Но это идеалистическое высокомерие в самом себе несет свою казнь: трудно назвать другого писателя, который так жестоко был бы использован историей вопреки своей воле, как Толстой.

Моралист-мистик, враг политики и революции, он в течение ряда лет питает своей критикой смутное революционное сознание многочисленных групп народного сектантства.

Отрицатель всей капиталистической культуры, он встречает благожелательный прием у европейской и американской буржуазии, которая в его проповеди находит и выражение своему беспредметному гуманизму и психологическое прикрытие против философии революционного переворота.

Консервативный анархист, смертельный враг либерализма, Толстой к своей восьмидесятилетней годовщине оказывается знаменем и орудием шумной и тенденциозно политической манифестации русского либерализма.

История одержала над ним победу, но она не сломила его. И сейчас, на склоне своих дней, он сохранил во всей целости своей драгоценный талант нравственного возмущения.

В разгаре подлейшей и преступнейшей контрреволюции, которая хочет навсегда закрыть солнце нашей родины, в удушливой атмосфере униженной трусости официального общественного мнения, этот последний апостол христианского всепрощения, в котором не умер ветхозаветный гнева, бросил свое «Не могу молчать» как проклятие в лицо тем, которые вешают, и как приговор тем, которые молчат.

И пусть он отказал нам в сочувственном внимании к нашим революционным целям, – мы знаем, что история отказала ему самому в понимании ее революционных путей. Мы не осудим его. И мы всегда сумеем ценить в нем не только великий гений, который не умрет, пока живо будет человеческое искусство, но и несгибаемое нравственное мужество, которое не позволило ему мирно оставаться в рядах их лицемерной церкви, их общества и их государства и обрекло его на одиночество среди неисчислимых почитателей.

ТОЛСТОВСТВО

ТОЛСТОВСТВО

религ.-утопич. направление в обществ. и обществ. движении России кон. 19 - нач. 20 вв. , сложившееся на основе учения Л. Н. Толстого. Основы Т. изложены Толстым в «Исповеди», «В чём моя вера?», «Крейцеровой сонате» и др. Толстой с огромной силой нравств. осуждения подверг критике гос. учреждения, суд, аппарат власти и офиц. культуру тогдашней России. Однако эта была противоречива. Заключая в себе некоторые социалистич. идеи (стремление создать на месте помещичьего землевладения и полицейски-классового государства общежитие свободных и равноправных крестьян) , учение Толстого вместе с тем идеализировало патриархальный строй жизни и рассматривало историч. ст. зр. «вечных», «изначальных» понятий нравственного и религ. сознания человечества. Толстой сознавал, что плоды культуры в зап.-европ. и рус. обществе 19 в. остаются недоступными народу и даже воспринимаются им как чуждое и ненужное. Однако правомерная критика существовавшего распределения культурных благ между различными классами превращается у Толстого в критику самих культурных благ вообще.

Аналогичные противоречия присущи и толстовской критике науки, философии, искусства, государства и т. д. Толстой полагал, что совр. наука утратила того, в чём назначение и людей. Ответ на о смысле жизни, без которого теряется в многочисленности существующих и бесконечности возможных знаний, может быть получен только из разума и совести, но не из спец. науч. исследований. Гл. задачу осознавшей себя личности Толстой видел в усвоении многовековой нар. мудрости и религ. веры, которая одна даёт ответ на вопрос о назначении человека.

Религия Толстого почти целиком сводилась к этике любви и непротивления и своей рационалистичностью напоминала учения некоторых сект протестантизма, обесценивающих мифологич. и сверхъестеств. компонентов религ. веры. Критикуя церковное вероучение, Толстой считал, что , к которым церковь сводила христианства, противоречат элементарнейшим законам логики и разума. Согласно Толстому, этич. учение первоначально составляло гл. часть христианства, но в дальнейшем центр тяжести переместился из этической в философскую («метафизич.») сторону. Главный церкви он видел в её участии в обществ. порядке, основанном на насилии и угнетении.

Толстой разделял иллюзию идеалистич. этики о возможности преодоления насилия в отношениях между людьми путём «непротивления», нравств. самосовершенствования каждого отд. человека, полного отказа от к.-л. борьбы.

А. А. Гусейнов

Новая философская энциклопедия: В 4 тт. М.: Мысль . Под редакцией В. С. Стёпина . 2001 .

Синонимы :

Смотреть что такое "ТОЛСТОВСТВО" в других словарях:

Непротивленчество, толстовщина, всепрощение, непротивленство, непротивление Словарь русских синонимов. толстовство см. непротивленчество Словарь синонимов русского языка. Практический справочник. М … Словарь синонимов

Толковый словарь Ушакова

ТОЛСТОВСТВО, толстовства, мн. нет, ср., и ТОЛСТОВЩИНА, толстовщины, мн. нет, жен. Религиозно этическое учение писателя Л.Н.Толстого, основанное на отрицательном отношении к цивилизации и на христианских идеях непротивления злу насилием,… … Толковый словарь Ушакова

ТОЛСТОВСТВО, а, ср. В России в конце 19 нач. 20 в.: религиозно нравственное течение, возникшее под влиянием взглядов Л. Н. Толстого и развивающее идеи преобразования общества путём религиозного и нравственного совершенствования человека, всеобщей … Толковый словарь Ожегова

Англ. Tolstoyism; нем. Tolstoiverehrung. Религиозно общественное движение в России конца XIX в., сложившееся на основе учения Л. Н. Толстого. Т. характеризуется идеями соц. пассивности, аскетизмом, безропотным подчинением воле Бога, идеализацией… … Энциклопедия социологии

Этическое учение великого писателя и мыслителя Л.Н.Толстого включает в себя универсальные нравственные принципы Красоты, Любви, Долга, Высшей Справедливости, Подлинного Героизма, принципы Братства, Принципы внутренней Чистоты… В статье кандидата геологических наук А.А.Михелис показано, что Толстой исполнял своё предназначение - быть на Земле проводником Воли Божьей. Его постоянное устремление к Богу, его способность ощущать Божественность во всём, его творческое воображение представляет собой раскрытие внутреннего потенциала и включает активный контакт - целенаправленный процесс Служения человечеству.

«Толстой видел своими духовными очами невидимые
ещё нам горизонты. Я могу сравнить Толстого с Гомером.
Его будут изучать через тысячелетия. Его якобы утопии
уже частью находят себе подтверждение. Старый мир
трещит, устои его колеблются… Толстой - пророк
нового человечества»
(А. Франс.)

20 ноября 2010г. (7 ноября по старому стилю) исполняется 100 лет со дня ухода с физического плана Л.Н.Толстого. Сердце позвало нас сойтись в эти дни. Сойтись не только в доброжелании к Учителю, но и в созидательной мысли, от него исходящей.

«Надлежало (ему - Толстому - А.М.) умереть… с совершенно несомненным чувством то ли слов Христа: «Царство моё не от мира сего, верующий в меня не увидит смерти вовек», то ли слов индийской мудрости: «Отверзите уши ваши, освобождение от смерти найдено! Освобождение в разоблачении духа от его материального одеяния, в воссоединении Я временного с вечным Я. Чувство же это приобретается страшной ценой» .

В наше время, в современной цивилизации идет работа по изменению нравственности человека и человечества и преображению жизни общества. Вклад в происходящее сегодня мы усматриваем и в миссии Служения великого Учителя - Льва Николаевича Толстого. Вся его творческая доброжелательная энергия была направлена к тому, чтобы идеалы, обусловленные нравственностью людей, сделать нормой жизни общества. Судьба человеческой цивилизации, в том числе русского народа, особенно волновала Толстого. Связанный рождением и воспитанием с дворянским классом, он уже в 70 гг. 19 века окончательно перешел на позиции патриархального крестьянства.

Он вскрывал порабощенность и извращенность миропонимания современного ему человечества. В статье «Так что же нам делать?» Толстой писал: «Каким образом может человек…, не лишённый совершенно рассудка и совести, жить так, чтобы не принимая участия в борьбе за жизнь всего человечества, только поглощать труды борющихся за жизнь людей и своими требованиями увеличивать труд борющихся и число гибнущих в этой борьбе? А такими людьми полон наш так называемый христианский и образованный мир. Мало того,… - идеал людей нашего христианского… мира есть приобретение наибольшего состояния, т.е. возможности освобождения себя от борьбы за жизнь и наибольшего пользования трудом гибнущих в этой борьбе братьев» . И дальше: «Как в старину все тонкости богословские, оправдывавшие насилие церковной и государственной власти, оставались специальным достоянием жрецов, а в толпе ходили принимаемые на веру готовые выводы о том, что власть царей, духовенства и дворян священна, так потом философские и юридические тонкости так называемой науки были достоянием жрецов этой науки, а толпе ходили только принимаемые на веру выводы о том, что устройство общества должно быть такое, как есть и иного быть не может» . «И это происходит не в России только, но во всём мире…» . То есть Лев Толстой понимал, что существует глобальная политика, направленная на осуществление целей в отношении всего человечества в целом.

Лев Толстой был носителем новой методологии культуры и системы управления, основанной на принципах справедливости. Системы, отвергающей антагонизм цивилизации и Божего Промысла. И всё это Толстой провозглашал по зову своей совести в меру своего понимания происходящего в России и мире. Конечно, он обладал концептуальной властью в соответствии со своей «ненормальной», гипертрофированной совестью (как сказал о нём Бунин). В частности, он резко осуждал всякие необузданные желания и действия, направленные на их осуществление. Осуждал культуру гедонизма (есть удовольствие - есть жизнь, нет удовольствия - жизнь не имеет смысла). Думал и писал о том, что в подлинной культуре праведная нравственность противостоит порочной нравственности. И он не просто декларировал нравственность, но жил ею. Главное в Служении Толстого - его просветительско - нравоучительная миссия.

Толстой яростно обличал все приоритеты средств подавления народа, начиная с самого низкого, в том числе применения такого дикого наказания как сечение розгами взрослых людей «самого трудолюбивого, полезного, нравственного и многочисленного» сословия крестьян, «кроткого и христиански просвещенного» .

Не мог не высказаться Лев Николаевич по поводу генного оружия, применяемого в современной цивилизации: «Если сцепились рука с рукой люди пьющие и торгующие вином и наступают на других людей и хотят споить весь мир, то пора и людям разумным понять, что и им надо схватиться рука с рукой и бороться со злом, чтобы их и их детей не споили заблудшие люди!» .

Экономическое освобождение крестьян Толстой видел в освобождении их от «лежащих исключительно на них квартирной, подводной, сельской, полицейской повинности», «от выкупных платежей, давно уже покрывших стоимость выкупаемых земель» . Он обращался к царю и его помощникам (1901 г.), убеждая, что «недовольство существующим строем жизни не только растет, но всё расширяется и захватило теперь уже миллионы людей рабочего народа» . Уравнение крестьянства, составляющего огромное большинство народа, во всех правах с другими сословиями, - только при этом, считал Толстой, - «может быть твёрдое устройство общества» . Там же он писал: «Нужно уничтожить все преграды к образованию, воспитанию и преподаванию» народа .

Но Лев Николаевич обращался не только к властям, а и к самому народу. Так в работе «Правительству, революционерам и народу» он убеждал: «Для того, чтобы положение людей стало лучше, надо, чтобы сами люди стали лучше. Это такой же труизм, как и то, что для того, чтоб нагрелся сосуд воды, надо, чтобы все капли её нагрелись. Для того же, чтобы люди становились лучше, надо, чтобы они всё больше и больше обращали внимания на себя, на свою внутреннюю жизнь» . Обследуя бедные городские кварталы, Толстой пришел к выводу, что «помочь такому человеку можно только тем, чтоб переменить его миросозерцание. А чтобы переменить миросозерцание другого человека, нужно самому иметь свое лучшее миросозерцание и жить сообразно с ним» . Толстой учил, что преодолевать надо только себя, ибо все испытания и все препятствия - в духе. Когда это понято и когда в духе преодолено противодействие противоположного полюса, тогда достигается победа. Его собственные мироощущения были обусловлены началами древней духовной жизни и способами её осмысления. А внутреннее сознание отворачивалось от каких-либо догм. Он отвергал губительные пороки, сдерживающие цивилизационное развитие. И предлагал альтернативную матрицу будущего: «Выбора нет людям нашего времени: или наверное погибнуть, продолжая настоящую жизнь, или сверху донизу изменить её» . «Так ясно видна ближайшая задача жизни. Она в том, чтобы жизнь, основанную на борьбе и насилии, заменить жизнью, основанной на любви и разумном согласии» .

Бунин пишет: «Почему так преклонялся он (Л.Толстой - А.М.) перед «народом»? Потому что видел его простоту, смирение; потому что миллионы его, этого простого, вечно работающего народа, жили и живут смиренной, нерассуждающей верой в Хозяина, пославшего их в мир с целью, недоспупной нашему пониманию» . И наоборот, видел недееспособность государственной власти вследствие невежества чиновников, их ошибок и злоупотреблений.

И он работал как одержимый в том числе в области педагогики, прививая подрастающему поколению культуру мышления, давая детям нравственно обусловленные знания. Проблемы народного образования он решал не только теоретически (статья «О народном образовании», 1874), но и практически, организуя народные школы. Его педагогическая программа призывала обратиться к основам народного миросозерцания. В комментарии к 10 тому Собрания сочинений Л.Толстого Л.Д. Опульская писала: «Открывая вновь Яснополянскую школу и содействуя организации школ по всей округе, он мечтал «спасти тех тонущих там Пушкиных, Остроградских, Филаретов, Ломоносовых», которые «кишат в каждой школе». Он был переполнен безграничной любовью к «маленьким мужичкам», как именовал он крестьянских детей. Любовь эта и проявилась в «Азбуке», над которой Толстой трудился с огромным упорством в 1871-72гг. и затем в 1875, когда откладывая работу над «Анной Карениной», писал «Новую Азбуку» и переделывал книги для чтения» .

О самих народных рассказах Толстого справедливо и глубоко сказал Л.Леонов: « Остаётся впечатление, что при помощи этих маленьких, на один глоток, сказаний Толстой стремился утолить извечную человеческую жажду правды и тем самым начертать подобие религиозно - нравственного кодекса, способного разрешить все социальные, международные, семейные и прочие на века вперёд невзгоды, скопившиеся в людском обиходе от длительного нарушения ими некоей божественной правды» .

Почему на целые годы прерывал Толстой свой художественный труд для педагогики? Он понимал педагогическую несостоятельность школы, преодолевал её, делая достоянием системы обучения свои Буквари и Книги для чтения и решая проблемы культурно - нравственного преображения общества. Он обучал крестьянских детей чувствовать Жизнь и вести себя в ней осмысленно. Кроме того, он создал множество публицистических статей по различным проблемам современного общества, где не только выявлял, высвечивал, очерчивал эти проблемы, но и указывал пути их разрешения. Ставил задачи в самом широком спектре жизненных ситуаций.

Бунин писал о нём, что всю жизнь он страстно учится и учит: «… на пороге старости вдруг садится за изучение древнегреческого, потом древнееврейского языка, изучает и тот и другой с быстротой непостижимой, но и с таким напряжением всего себя, что обнаруживается полная необходимость ехать в Башкирию, пить кумыс - спасать себя от смертельного переутомления, от зловещих проявлений своей прирожденной чахотки…; потом составляет «Азбуку», учебник арифметики, книжки для школьного и внешкольного чтения; изучает драму Шекспира, Гете, Мольера, Софокла, Еврипида, изучает астрономию…» .

И дальше: «Я не буду искать объяснения всего, я знаю, что объяснение всего должно скрываться, как начало всего, в бесконечности… Что в учении (историческом христианстве - А.М.) есть истина, это мне несомненно; но несомненно и то, что в нём есть ложь, и я должен найти истину и ложь и отделить одно от другого» .

Мы уже писали, что изучение, исследование Писания было проделано Толстым, но оно было сожжено . Бунин цитирует Толстого: «Человек переживает 3 фазиса, и я переживаю из них 3_й… Во мне, я чувствую, выделяется, высвобождается из покровов новая основа жизни, которая включает в себя стремление к благу людей так же, как стремление к благу людей включало в себя стремление к благу личному (во 2_м фазисе - А.М.). Эта основа есть служение Богу, исполнение Его Воли по отношению к той сущности, которая во мне… Готовясь только к той жизни, я вернее достигаю служения благу человечества, чем когда я ставил себе целью это благо. Стремясь, как теперь, к Богу, к чистоте божеской сущности во мне, к той жизни, для которой она очищается здесь, я попутно достигаю вернее, точнее блага общего и своего личного блага как-то неторопливо, несомненно и радостно…» . И далее: « Что я такое? Разум ничего не говорит на эти вопросы сердца… С тех пор, как существуют люди, они отвечают на это не словами, т.е. орудием разума, а всей жизнью» .

Из этих формулировок самого Толстого мы видим его борение духа, напряженность искания, самоотверженность во имя Общего Блага. Лишь мощное сознание может взять на себя жертвенный труд. Дух этого Служителя человечества как огненный факел. Ибо в своём потенциале этот дух заключал все свойства, которые могут вознести человечество. Преображения духа он достигал объединением воли со Светом, с Богом. И он понял: явление духа и материи нужно искать в каждом утверждении жизни. В Дневнике 1894 г. Лев Николаевич писал: « Смотрел… на прелестный солнечный закат… Радостно. И подумал: Нет, этот мир не шутка, не юдоль испытания только и перехода в мир лучший, вечный, а это один из вечных миров, который прекрасен, радостен и который мы не только можем, но должны сделать прекраснее и радостнее для живущих с нами и для тех, кто после нас будет жить в нём» .

Одно из лучших воспоминаний об излучениях духа этого Великого Служителя принадлежит Куприну, наблюдавшему Толстого в течении 10-15 минут в 1905 г. «Толстой… прошел на нос корабля, туда, где ютятся переселенцы, армяне, татары, беременные женщины, рабочие, потёртые дьяконы, и я видел чудесное зрелище: перед ним с почтением расступались люди, не имевшие о нём никакого представления. Он шел как истинный царь, который знает, что ему нельзя не дать дороги. В эту минуту я вспомнил отрывок церковной песни: «Се бо идет царь славы». И не мог я также не припомнить милого рассказа моей матери, старинной, убеждённой москвички, о том, как Толстой идёт где-то по одному из московских переулков зимним погожим вечером, и как все идущие навстречу снимают перед ним шляпы и шапки, в знак добровольного поклонения. И я понял с изумительной наглядностью, что единственная форма власти, допустимая для человека, - это власть творческого гения, добровольно принятая, сладкая волшебная власть».

И ещё понял Куприн, «что одна из самых радостных и светлых мыслей - это жить в то время, когда живёт этот удивительный человек. Что высоко и ценно чувствовать себя также человеком. Что можно гордиться тем, что мы мыслим, чувствуем с ним на одном и том же прекрасном русском языке. Что человек создавший прелестную девушку Наташу, и курчавого Ваську Денисова, и старого мерина Холстомера, и суку Милку, и Фру-Фру, и холодно - дерзкого Долохова, и «круглого» Платона Коротаева, воскресивший нам вновь Наполеона, с его подрагивающей ляжкой, и масонов, и солдат, казаков вместе с очаровательным дядей Ерошкой…, - что этот многообразный человек, таинственной властью заставляющий нас и плакать, и радоваться, и умиляться, - есть истинный, радостно принятый властитель. И что власть его - подобная творческой власти Бога - останется навеки, останется даже тогда, когда ни нас, ни наших детей, ни внуков не будет на свете».

Куприн видел Толстого за несколько лет до его ухода, уже старого, больного человека. И итожил: «… Это имя было как будто какое-то магическое, объединяющее слово, одинаково понятное на всех долготах и широтах земного шара…

От всей полноты любящей и благодарной души желаю ему многих лет здоровой, прекрасной жизни. Пусть, как добрый хозяин, взрастивший роскошный сад на пользу и радость всему человечеству, будет он долго-долго на своём царственном закате созерцать золотые плоды рук своих» .

Но путь такого Служения не всегда усеян венцами человеческой благодарности. Он идёт тернистыми путями. К тому, что мы писали об Отлучении его от церкви, необходимо добавить: Толстой не просто ознакомился с откровениями Учителей человечества, но глубоко вник в их смысл, думал и думал о своих личных взаимоотношениях с Богом, в результате чего поднялся к высотам философской и богословской науки и смог выступать с нравственно-мировоззренческих позиций для блага людей. Он знал кроме Евангелий (и Библии в целом), Бхагават-гиту (и всю Махабхарату), Упанишады, знал учения Будды, Лао Цзы, Конфуция… И в этих Откровениях он видел путь освобождения человечества от всех способов осуществления рабовладения, путь перехода человека в царство истины и справедливости, где вообще не будет надобна никакая власть. Думаю, что Лев Николаевич знал и откровения Корана(3:57): «О обладатели писания! Приходите к слову равному для вас и для нас, чтобы нам не поклоняться никому, кроме Бога, и ничего не придавать ему в сотоварищи, и чтобы одним из нас не обращать других в господ помимо Бога». И (3:100): «И пусть среди вас будет община, которая приказывает к добру, призывает одобренное и удерживает от неодобряемого» .

В начале 21 века человечество снова стоит перед необходимостью нового культурного преображения, но на этот раз более грандиозного. Начал эту деятельность, ведущую к этической трансмутации будущих поколений, великий Лев Толстой. Он служил Правде-Истине, учил отличать её от умышленной лжи и искренних ошибок. Именно восстановление утерянной человечеством связи между высшими принципами и самой жизнью может вернуть утерянное равновесие. Когда Л.Толстого принимаем в своё мышление, тогда появляется целесообразность, разумное осмысление, понимания смысла Бытия.

Михелис А.А.

Литература
1. Бунин И.А. Освобождение Толстого /И.А.Бунин//Бунин И.А.Собрание сочинений-М.: Художественная литература. Том.9, 1967.-С.7-165.
2. Толстой Л.Н. Так что же нам делать? /Л.Н.Толстой//Толстой Л.Н. Собрание сочинений-М.: Художественная литература. Том.16, 1983.-С.166-396.
3. Толстой Л.Н. Стыдно /Л.Н.Толстой//Толстой Л.Н. Собрание сочинений-М.: Художественная литература. Том.17, 1984.-С.171-176.
4. Толстой Л.Н. Пора опомнится /Л.Н.Толстой//Толстой Л.Н. Собрание сочинений-М.: Художественная литература. Том.17, 1984.-С.136-138.
5. Толстой Л.Н. Царю и его помощникам /Л.Н.Толстой//Толстой Л.Н. Собрание сочинений-М.: Художественная литература. Том.17, 1984.-С.193-198.
6. Толстой Л.Н. Дневники 1895-1910 /Л.Н.Толстой//Толстой Л.Н. Собрание сочинений-М.: Художественная литература. Том.22, 1985. - 558 с.
7. Опульская Л.Д. Комментарий к X тому Собрания сочинений Л.Н.толстого/Л,Д.Опульская// Толстой Л.Н. Собрание сочинений-М.: Художественная литература. Том.10, 1982.-С.504-536.
8. Толстой Л.Н. Письма 1842-1881 /Л.Н.Толстой//Толстой Л.Н. Собрание сочинений-М.: Художественная литература. Том.18, 1984. - 911 с..
9. Леонов Л.М. Слово о Толстом /Л.М.Леонов//Литературное наследство. Том 69, кн.1, с.11;цитируется по Комментарию к X тому Собрание сочинений Л.Н.толстого//Л.Н.Толстой//Толстой Л.Н. Собрание сочинений-М.: Художественная литература. Том.18, 1982.- С.504-536.
10. Толстой Л.Н.Исповедь/Л.Н.Толстой//Толстой Л.Н. Собрание сочинений-М.: Художественная литература. Том.16, 1982.-С.106-165.
11. Михелис А.А. Духовно-нравственные аспекты мировозрения Л.Н.Толстого(1828-1910) /А.А.Михелис//Ноосфера i цивiлiзация. Випуск 6(9).- Донецьк: ДонНТУ, 2008.-С.99-104.
12. Толстой Л.Н. Дневники 1847-1894 /Л.Н.Толстой//ТолстойЛ.Н. Собрание сочинений-М.: Художественная литература. Том.21, 1985.-575 с.
13. Куприн А.И. О том, как я видел Толтого на пароходе «Св. Николай» /А.И.Куприн//Куприн А.И. Собрание сочинений - М.: Художестенная литература. Том 6. 1958. - С.603-606.

По монографии Е.А. Маймина «Лев Толстой. Путь писателя». Толстой по-своему ответил на общедемократические требования создания в России общественного романа. Романа, основанного на новых началах, с обращением к народной жизни и к герою из народа.

Толстой с самого начала романа демонстрирует вопиющее несоответствие, вопиющую ложь жизни: преступники судят свои жертвы!

Предметному изображению у Толстого противостоит теневое: изображение персонажа по тем признакам, которые характеризуют персонаж не столько индивидуально, сколько сословно. «Теневой» принцип характеристики в романе «Воскресение» - это средство предельного уяснения социальных истин, уяснения, столь необходимого обществу во времена духовных и революционных кризисов.

По статье М.М. Бахтина «Предисловие (1930). «Воскресение» Л. Толстого». Прошло уже более десяти лет со времени окончания «Анны Карениной» (1877), когда началась работа Толстого над его последним романом – «Воскресение» (1890). В это десятилетие совершился так называемый «кризис Толстого», кризис его жизни, идеологии и художественного творчества.

В годы напряженной борьбы за социальную переориентацию художественного творчества рождается и замысел «Воскресения», и медленно, трудно, с кризисами тянется работа над этим последним романом.

«Воскресение» нужно обозначить как роман социально-идеологический. В основе такого романа лежит идеологический тезис о желанном и должном социальном устройстве. С точки зрения этого тезиса дается принципиальная критика всех существующих общественных отношений и форм. Эта критика действительности сопровождается или перебивается и непосредственными доказательствами тезисов в форме отвлеченных рассуждений или проповеди, а иногда попытками изображения утопического идеала.

Роман «Воскресение» слагается из трех моментов: 1) принципиальной критики всех наличных общественных отношений, 2) изображения «душевного дела» героев, т.е. нравственного воскресения Нехлюдова и Катюши Масловой и 3) отвлеченного развития социально-нравственных и религиозных воззрений автора.

Вопрос о личном участии в зле заслоняет само объективно существующее зло, делает его чем-то подчиненным, чем-то второстепенным по сравнению с задачами личного покаяния и личного совершенствования. Объективная действительность с ее объективными задачами покаяния, очищения, личного нравственного воскресения. С самого начала произошла роковая подмена вопроса: вместо вопроса об объективном зле был поставлен вопрос о личном участии в нем.

На этот последний вопрос и дает ответ идеология романа. Поэтому она неизбежно должна лежать в субъективном плане внутреннего дела: это предрешено самой постановкой вопроса. Идеология указывает субъективный выход покаявшемуся эксплуататору, не покаявшихся призывает к покаянию. Вопрос об эксплуатируемых не возникал. Им хорошо, они ни в чем не виноваты, на них приходится смотреть с завистью.

Объективное зло сословно-классового строя, с такою поразительною силой изображенное Толстым, обрамлено в романе субъективным кругозором представителя отходящего класса, ищущего выход на путях внутреннего дела, т.е. объективно-исторического бездействия.

Художественные акценты этого изображения гораздо энергичнее, сильнее и революционнее, нежели те тона покаяния, прощения, непротивления, которые окрашивают внутреннее дело героев и отвлеченно-идеологические тезисы романа. Художественно-критический момент и составляет главную ценность романа.