«Если же правый глаз твой соблазняет тебя, вырви его и брось от себя, ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело твое было ввержено в геенну» (Матфей 18:9)

На страницах TOPWAR уже не раз и не два рассказывалось о жестоких религиозных войнах, что развязывались именем Бога и во славу Его. Но едва ли не самый показательный пример - это Альбигойские войны на Юге Франции, начатые ради искоренения ереси катаров. Кто они такие, почему христиане-католики считали их еретиками, а сами они называли себя истинными христианами, а также о сохранившихся до наших дней замках катаров и пойдет сегодня наш рассказ…
__________________________________________________________________

ЕРЕСЬ КАТАРОВ (часть 1)

«Всему свое время, и время
всякой вещи под небом:
время рождаться, и время умирать…
время обнимать и время уклоняться от
объятий…
время войне и время миру» (Екклесиаст 3,2-8)

Начнем с того, что христианство издавна было расколото на два больших течения (о многочисленных сектах в данном случае можно даже и не вспоминать: так много их было и есть!) – католичество и православие, причем, и те, и другие в прошлом считали друг друга еретиками, а некоторые, особо рьяно верующие, считают своих «противников» таковыми и сейчас! Раскол этот был давним: например, римский папа и Константинопольский патриарх прокляли друг друга еще в 1054 году! Однако расхождения церквей по вопросу о ряде церковных догматов и, прежде всего, таком важном догмате, каким, например, является Символ веры, состоялось еще в начале IX века, а инициатором подобного разногласия явился, как это ни странно, не папа римский или патриарх, а император франков Карл Великий. Речь идет о богословском споре в вопросе о «Filioque» – «Филио́кве» (лат. filioque – «и Сына»).

Евангелие от Иоанна ясно говорит о святом Духе как исходящем от Отца и посылаемом Сыном. Поэтому Первый Никейский собор еще в 352 году принял Символ веры, утвержденный впоследствии Константинопольским собором 381 года, согласно которому Дух Святой исходит от Отца. Но в VI веке на Толедском местном соборе «в целях лучшего изъяснения догмата» в Символ веры впервые ввели добавку: «и Сына» (Filioque), в результате чего появилось следующее словосочетание: «Верую... в Духа Святого, который исходит от Отца и Сына». Карл Великий, имевший огромное влияние на пап, настоял, чтобы это дополнение было внесено в Символ веры. И вот именно оно стало одной из причин отчаянных церковных споров, приведшей в итоге к расколу христианской церкви на католическую и православную. Православный Символ веры читается так: «Верую... И в Духа Святого, Господа Животворящего, Иже от Отца исходящего»... То есть православная церковь ориентируется на решения Первого Никейского собора. Различается и одно из основополагающих сакральных празднеств христиан – евхаристия (греч. – изъявление благодарности), иначе – причащение, которое проводится в память о последней трапезе, устроенной Христом вместе с учениками. В этом таинстве православный христианин под видом хлеба и вина вкушает самое тело и кровь Господа Иисуса Христа, при этом католики причащаются пресным хлебом, православные – хлебом заквашенным.

Все на свете боится времени, последний катар давным-давно сгорел в пламени костра, но «Крест Тулузы» до сих пор виднеется на стене дома в крепости Каркассон.

Но кроме считающих друг друга еретиками католиков и православных, отделенных в то время друг от друга особенностями природы, даже на территории Европы, в пределах, например, той же Франции и Германии существовало множество религиозных течений, существенным образом отличающихся от традиционного христианства по католическому образцу. Особенно много в начале XII в. таких христиан было в Лангедоке, области на юге Франции. Именно здесь возникло очень мощное движение катаров (имевших, кстати говоря, и другие названия, но это самое известное, поэтому на нем мы и остановимся), чья религия существенно отличалась от традиционного христианства.

Впрочем, катарами (что по-гречески значит «чистые») их стали называть уже позднее, а самым распространенным их названием вначале было «альбигойские еретики», по имени города Альби, которое им дали приверженцы Бернара Клервоского, проповедовавшего в городах Тулузе и Альби в 1145 году. Сами себя они так не называли, поскольку полагали, что настоящие христиане – это именно они и есть! Вслед за Иисусом Христом, сказавшим: «Я есмь пастырь добрый», они звали себя «bon hommes» – то есть «добрыми людьми». Речь шла о дуалистичной религии восточного происхождения, признающей два созидательных божественных существа – одно доброе, которое тесно связано с духовным миром, а другое злое, связанное с жизнью и материальным миром.

Катары отвергали любой компромисс с миром, не признавали брак и произведение на свет потомства, оправдывали самоубийство и воздерживались от любой пищи животного происхождения, за исключением рыбы. Такой была их немногочисленная элита, в которую вовлекались и мужчины, и женщины из аристократии и богатой буржуазии. Она же поставляла и кадры священнослужителей – проповедников и епископов. Существовали даже «дома еретиков» – настоящие мужские и женские монастыри. Но основная масса благоверных вела менее строгий образ жизни. Если человек получил перед самой смертью уникальное таинство – consolamentum (лат. – «утешение») – и если он согласен оставить эту жизнь, то будет ему спасение.

Катары не верили ни в ад, ни в рай, вернее, считали, что ад – это и есть жизнь людей на земле, что исповедоваться священникам – пустое дело и что молитва в церкви равносильна молитве в чистом поле. Крест для катаров представлял собой не символ веры, а орудие пытки, мол, в Древнем Риме на нем распинали людей. Души, по их мнению, вынужденно переселялись из одного тела в другое и никак не могли вернуться к Богу, так как путь к спасению католическая церковь указывает им неправильно. Зато, уверовав, так сказать, «в правильном направлении», то есть, следуя заповедям катаров, спастись может любая душа.

Катары учили, что, поскольку мир несовершенен, то соблюдать все заповеди их религии могут только избранные, а все остальные должны лишь следовать их наставлениям, не связывая себя бременем постов и молитв. Главным было получить перед смертью «утешение» от одного из избранных, или «совершенных», а так, до смертного одра, никакая религиозная мораль верующего не имела значения. Раз мир так безнадежно плох, считали катары, то никакой дурной поступок не будет хуже другого. Опять-таки просто замечательная вера для рыцарей – что-то вроде жизни «по понятиям», но никак не по закону, поскольку в «аду любой закон плох».

В чем наставляли свою паству катары можно представить себе на примерах, дошедших до нас в описаниях католических священников: например, один крестьянин пошел к «добрым людям» – спросить, можно ли ему есть мясо, когда у истинных христиан пост? И те ему ответили, что и в постные, и в скоромные дни мясная пища оскверняет рот одинаково. «Но тебе, крестьянин, нечего беспокоиться. Иди с миром!» – утешили его «совершенные» и, конечно же, такое напутствие его не могло не успокоить. Вернувшись в деревню, он рассказал, чему его научили «совершенные»: «Раз у совершенных человеку ничего нельзя, то значит нам, несовершенным, все можно» – и вся деревня стала есть мясо в посты!

Естественно, что католические аббаты приходили в ужас от таких «проповедей» и уверяли, что катары истинные поклонники Сатаны, и обвиняли их в том, что они ибо кроме поедания мяса в посты, также предаются ростовщичеству, воровству, убийствам, клятвопреступлениям и всем другим плотским порокам. При этом они грешат с большим воодушевлением и уверенностью, они убеждены в том, что не нуждаются ни в исповеди, ни в покаянии. Им достаточно, по их вере, перед смертью прочесть «Отче наш» и причаститься Святого Духа – и все они «спасены». Считалось, что любую клятву они дают и тут же нарушают, потому что главная их заповедь такова: «Клянись и лжесвидетельствуй, но тайны не разглашай!»

Катары носили на пряжках и пуговицах изображение пчелы, которая символизировала тайну оплодотворения без физического контакта. Отрицая крест, они обожествляли пятиугольник, который являлся для них символом вечной диффузии – рассеивания, распыления материи и человеческого тела. Кстати их оплот – замок Монсегюр – как раз и имел форму пятиугольника, по диагонали – 54 метра, в ширину – 13 метров. Для катаров Солнце было символом Добра, поэтому Монсегюр вроде был одновременно их солнечным храмом. Стены, двери, окна, и амбразуры ориентировались в нем по солнцу, причем таким образом, что только лишь путем одного наблюдения восхода в день летнего солнцестояния здесь можно было рассчитывать его восход в любые другие дни. Ну, и, конечно, не обошлось без утверждения о том, что в замке существует тайный подземный ход, который, по пути разветвляясь на множество подземных ходов, пронизывает все ближайшие Пиренеи.

Эта была пессимистичная вера, оторванная от земной жизни, однако она получила достаточно широкий отклик, прежде всего потому, что позволяла феодалам отвергать земную и моральную власть духовенства. О масштабах влияния этой ереси говорит хотя бы тот факт, что собственная мать Бернара-Роже де Рокфора, епископа каркассонского с 1208 года носила одежды «совершенной», его брат Гийом был одним из самых ярых катарских сеньоров, а два других брата были сторонниками катарской веры! Катарские церкви стояли прямо напротив католических соборов. При такой поддержке со стороны власть предержащих, она быстро распространилась в регионах Тулузы, Альби и Каркассона, где самым важным был граф Тулузский, который правил на землях между Гаронной и Роной. Однако его власть не распространялась непосредственно на многие феоды, и ему приходилось рассчитывать на могущество других вассалов, таких как его деверь Раймон Роже Транкавель, виконта Безье и Каркассона или же союзных ему короля Арагона или же графа Барселоны.

Современная реконструкция замка Монсегюр.

Поскольку многие их вассалы сами являлись еретиками или симпатизировали еретикам, эти сеньоры не могли или не захотели сыграть на своих землях роль христианских князей, защищающих веру. Граф Тулузский сообщил об этом папе римскому и королю Франции, церковь послала туда миссионеров, и, в частности, святого Бернара Клервосского, который в 1142 году изучил положение дел в провансальских епархиях и выступил там с проповедями, особого успеха, однако, не имевшими.

Став папой в 1198 году, Иннокентий III продолжил политику возвращения катаров в лоно католической церкви посредством методов убеждения. Но многочисленных проповедников встречали в Лангедоке скорее прохладно, нежели радостно. Даже святому Доминику, отличавшемуся своим красноречием, и то не удалось добиться осязаемых результатов. Катарским вождям активно помогали представители местной знати, и даже некоторые епископы, недовольные церковными порядками. В 1204 году папа римский снял этих епископов с их должностей, а вместо них назначил своего легата. Тот в 1206 году он попытался найти поддержку у аристократии Лангедока и настроить ее против катаров. Сеньоров, которые по-прежнему оказывали им содействие, стали отлучать от церкви. В мае 1207 года под отлучение от церкви попал даже сам могущественный и влиятельный граф Раймунд VI Тулузский. Однако после встречи с ним в январе 1208 года наместник папы был найден зарезанным в собственной постели, и это окончательно вывело папу из себя.

Тогда разгневанный папа отреагировал на это убийство буллой, в которой обещал одарить землями еретиков Лангедока, всех тех, кто примет участие в крестовом походе против них и уже весной 1209 года объявил против них крестовый поход. 24 июня 1209 года по призыву папы римского в Лионе собрались предводители крестового похода – епископы, архиепископы, сеньоры со всего севера Франции, за исключением короля Филиппа Августа, который высказал лишь сдержанное одобрение, но отказался возглавить сам поход, больше опасаясь германского императора и английского короля. Целью крестоносцев, как это объявлялось, было отнюдь не завоевание провансальских земель, а освобождение их от ереси, причем, как минимум, за 40 дней – то есть срок традиционной рыцарской службы, выше которого за нее наниматель (кем бы он ни был!) должен был уже заплатить!

Продолжение следует...

После этого Старейшина рассказывал верующему о догматах катарской религии, о том, какими обязательствами он будет связан до конца своей жизни, и читал Pater Noster, объясняя каждую строку этой молитвы, которую готовящийся к вступлению должен был за ним повторять. Затем верующий торжественно отрекался от католической веры, в которой пребывал с самого детства, обещал, что отныне не прикоснется ни к мясу, ни к яйцам, ни к какой-либо другой пище животного происхождения, будет воздерживаться от плотских утех, никогда не солжет, никогда не произнесет клятвы и никогда не отречется от катарской веры. Затем он должен был произнести такие слова: «Я получаю эту святую молитву от Бога, от вас и от Церкви», а затем громко и внятно объявить, что хочет принять крещение. После этого он совершал melioramentum (трижды преклонял колени и просил благословения) перед Старейшиной и просил Бога простить ему все, в чем он согрешил мыслью, делом или упущением. Тогда присутствующие при этом добрые люди (совершенные) хором произносили формулу отпущения грехов: «Именем Господним, нашим и именем Церкви да будут отпущены тебе твои грехи». И, наконец, наступала торжественная минута совершения обряда, который должен был сделать верующего совершенным: Старейшина брал Евангелие и возлагал его на голову нового члена Церкви, а сверху он и его помощники возлагали каждый свою правую руку и молили Бога о том, чтобы на этого человека снизошел Святой Дух, между тем как все собравшиеся вслух читали Pater Noster и другие подобающие случаю катарские молитвы. Затем Старейшина читал семнадцать первых стихов Евангелия от Иоанна, снова произносил, на этот раз один, Pater Noster , и новый совершенный получал от него, а затем от других совершенных поцелуй мира, который он затем передавал тому из собравшихся, кто стоял к нему ближе всех, а тот передавал поцелуй соседу, и так, от одного к другому, этот поцелуй обходил всех собравшихся .

«Утешенный», сделавшийся отныне совершенным, облачался в черную одежду, означавшую его новое состояние, передавал все свое имущество в дар катарской общине и начинал вести бродячую жизнь милосердного проповедника по примеру Иисуса и его апостолов. Городской диакон или катарский епископ провинции должен был выбрать для него среди других совершенных спутника, который именовался socius (или socia , если речь шла о женщине), с которым ему, окруженному почитанием и поклонением крестьян, горожан и знати, предстояло отныне делить свою жизнь, свои труды и невзгоды.

Крестовый поход против катаров, так называемый «альбигойский крестовый поход», на самом деле был предлогом, выдуманным Филиппом Августом для того, чтобы захватить земли графа Раймонда VI Тулузского, то есть собственно тулузское графство и относившиеся к нему владения, такие как виконтства Безье и Альби, с единственной целью: расширить территорию французского королевства. Не помешает сказать здесь несколько слов об этом человеке. Он родился в 1156 году и умер в 1222 году в Тулузе, женат был пять раз, его жены - Эрмессинда де Пеле (скончалась в 1176 г.), Беатриса, сестра виконта Безье (на ней он женился до 1193 г.), Бургинда де Аузиньян (свадьба состоялась в 1193 г.)» Жанна, сестра Ричарда Львиное Сердце (она принесла ему в приданое Ажене) и, наконец, в 1211 году он взял в жены Элеонору, сестру арагонского короля.

Раймонд VI, граф Тулузский и Сен-Жиля, герцог Нарбоннский и маркиз Прованса, стал преемником отца, Раймонда V, в 1194 году. Заключенный им выгодный договор положил конец войне, которую последний вел с английскими Плантагенетами (с Генрихом II, затем с его сыном, Ричардом Львиное Сердце), у которых он отобрал Керси. В 1198 году он объединился с шурином, Ричардом Львиное Сердце, и несколькими крупными вассалами против Филиппа Августа; в последующие годы он то и дело вступал в вооруженные конфликты с разными сеньорами юга. Когда же Раймонд VI не был при оружии и не воевал, он держал блестящий двор, куда стекались трубадуры, и проявлял участие к катарам, которые, пользуясь его покровительством, обосновались на его землях. В 1205 или 1206 году граф, напуганный действиями папы Иннокентия III, который уговаривал Филиппа Августа начать крестовый поход против этих еретиков (то есть на его, Раймонда, землях), пообещал папскому легату Пьеру де Кастельно, о котором мы поговорим позже, что не потерпит долее катаров в своих владениях; однако обещания своего он так и не сдержал, и в дальнейшем мы увидим, каким образом миссия Пьера де Кастельно, папского легата, завершится страшным альбигойским крестовым походом.

Эти краткие сведения позволяют нам наметить два следующих обстоятельства, которые, в свою очередь, помогут нам понять смысл этой недостойной религиозной войны: 1) могущество Раймонда VI, графа Тулузского, чьи владения были почти столь же обширны и богаты, что и владения его сюзерена, короля Франции, и то, что он, кроме всего прочего, доводился шурином Ричарду Львиное Сердце (с ним он, как мы уже говорили, объединился против Филиппа Августа, который приходился графу дальней родней), делали его естественным противником короля; 2) свобода его нравов и расположение к катарам, о чем всем было известно, делали графа Раймонда VI и врагом Бога (а стало быть, папы Иннокентия III), что в 1207 году привело к его отлучению от Церкви по решению Пьера де Кастельно, подтвержденному папой в мае следующего года.

Вследствие всего этого граф Раймонд VI как для папы, так и для французского короля был человеком, с которым следовало разделаться. Крестовый поход против катаров предоставил для этого предлог и обоснование преступления, поскольку еретиков было полным-полно как в графстве Тулузском, так и по всей Окситании. Пьер де Во-де-Серне, ожесточенно преследовавший катаров с единственным оружием - крепким гусиным пером в руке, объясняет это нам с нескрываемой пристрастностью, но живо и ярко, а попутно дает и некоторые драгоценные сведения, на которые мы будем обращать внимание читателя по ходу дела:

«Заметим для начала, что он [граф Раймонд VI ], можно сказать, с колыбели любил еретиков и благоволил им, тех же, кто жил на его землях, он почитал, как только мог . До нынешнего дня [до 1209 года; убийство папского легата, ставшее поводом для крестового похода, произошло в 1208 году ], как рассказывают, повсюду, куда ни отправится, он ведет с собой еретиков, одетых в обычное платье, для того чтобы, если ему придется умереть, он мог бы умереть у них на руках: в самом деле, ему представлялось, что он может быть спасен без всякого покаяния, если на смертном одре сможет принять от них наложение рук . Он всегда носил при себе и Новый Завет для того, чтобы, в случае необходимости, получить от еретиков наложение рук с этой книгой. [...] Граф Тулузский, и это нам доподлинно известно, однажды сказал еретикам, что хотел бы растить своего сына [будущего Раймонда VII] в Тулузе, среди еретиков, чтобы он воспитывался в их вере . Граф Тулузский однажды сказал еретикам, что охотно дал бы сто серебряных монет за то, чтобы обратить в веру еретиков одного из своих рыцарей, которого часто уговаривал перейти в эту веру, заставляя его слушать проповеди . Кроме того, когда еретики присылали ему подарки иди съестные припасы, он принимал все это с живейшей благодарностью и сохранял с величайшей заботой: он не позволял к ним притрагиваться никому, кроме него самого и нескольких его приближенных. И очень часто, как узнали мы с большой достоверностью, он даже поклонялся еретикам, преклоняя колени, и просил у них благословения , и давал им поцелуй мира. [...] Однажды граф находился в церкви, где служили обедню: его сопровождал мим, который, по обычаю шутов такого рода, насмехался над людьми, кривляясь и делая притворные движения. Когда священник повернулся к толпе со словами «Dominus vobiscum » , мерзкий граф велел своему гистриону передразнивать священника и насмехаться над ним. В другой раз этот самый граф сказал еще, что предпочел бы походить на некоего опасного еретика из Кастра, в епархии Альби, у которого не было ни рук, ни ног, и жил он в нищете, чем быть королем или императором ».

((АИ, 16))

Эти последние слова графа Тулузского, возможно, и верны, но они нисколько не свидетельствуют о «мерзости» Раймонда VI - они скорее служат доказательством того, что этот правитель, каким бы распутником он ни был, способен был восхищаться, а то и завидовал почти мистической чистоте веры совершенных, обреченных взойти на костры, которые ему, может быть, когда-нибудь придется для них зажечь. И в самом деле, катарам не потребовалось и двух веков на то, чтобы в конце концов создать в Окситании, и главным образом в тулузском графстве, Церковь, прочно укоренившуюся во всех его округах и во всех его городах, и Церковь эта не была ни тайной, ни подпольной и находила приверженцев как среди деревенского простонародья, так и среди горожан, и среди членов ее, а также сочувствующих ей, были могущественные бароны и знатные вельможи Лангедока.

Впрочем, катарское учение было не единственной ересью Лангедока. В самом деле, Пьер де Во-де-Серне сообщает нам о существовании христианской секты, зародившейся на юге Франции около 1170 года и начавшейся с проповедей некоего Пьера Вальдо, богатого лионского купца, отказавшегося от всего нажитого ради того, чтобы призывать к возвращению к изначальной этике Евангелия; его последователей называли вальденсами, образуя это название от имени основателя секты.

«Эти люди, несомненно, были дурными, - пишет он, - но если сравнить их с катарскими еретиками, они были куда менее испорченными. В самом деле, во многих вопросах они были с нами согласны, а в других расходились. Их заблуждение относилось главным образом к четырем положениям: они должны были, подобно апостолам, носить сандалии, говорили, что ни в каком случае нельзя ни давать клятвы, ни убивать, и утверждали, что любой из них может, в случае необходимости и при условии, что носит сандалии, совершать таинство евхаристии, даже если этот человек не был священнослужителем и не был рукоположен епископом».

((АИ, там же))

Вальденсы подвергались гонениям со стороны Рима, в 1487 году против них был начат крестовый поход, но им удалось уцелеть и найти приют в альпийских деревнях Пьемонта, Савойи и Люберона. Когда их снова начали преследовать в XVII веке (при Людовике XIV), они примкнули к кальвинистской реформированной Церкви. Уточним, что вальденсы не имели никакого отношения к катарам: в частности, они никогда не поддерживали никаких манихейских теорий.

Примечания:

В русских текстах упоминается также под названием «История альбигойцев». (Примеч. переводчика.)

Histoire albigeoise , Paris, J.Vrin, 1951.

Chanson de la Croisade albigeoise , adaptation de Henri Gougaud, Paris, LGF, 1989.

Речь идет о территории, соответствующей тому, что римляне называли «Нарбоннской Галлией»: ее северная граница шла по приблизительной дуге от Лозанны до Тулузы, а южная граница (средиземноморская, затем пиренейская) - от Ниццы до Нарбонна; две трети этой территории составляло Тулузское графство, с востока на запад окруженное графством Арманьяк, виконтством Безье, графством Фуа и графством Жеводан.

Это и в самом деле очень краткие сведения; для того, чтобы составить представление: современный перевод хроники Пьера де Воде-Серне насчитывает 235 страниц, из которых только семь посвящены описанию ереси и поведения еретиков, а остальные 228 - собственно крестовому походу.

Различные церковные соборы, которым пришлось говорить о катарской ереси, не уставали обличать «тайные собрания, на которые сходились еретики»; то, что собрания были тайными, представлялось им «дьявольским».

«Катарский требник» был переведен французским лингвистом и диалектологом Леоном Кледа; мы цитируем его по сокращенному варианту этого перевода, предложенному Зоей Ольденбург в книге «Костер Монсегюра» («Le Bûcher de Montségur», Paris, Gallimard, 1959). См. также Приложение I наст. соч.

«Отче наш». (Примеч. переводчика.)

Главный катарский обряд, по-французски его называли «baptême spirituel» - «духовное крещение». См. Приложение I.

Бертран де Сессак был опекуном виконта Раймонда-Роже де Безье; в 1194 году он в присутствии епископа Безье обязался изгнать катаров из виконтства.

Здесь и далее - все стихотворные фрагменты «Песни о крестовом походе против альбигойцев» приведены в переводе со староокситанского Елены Морозовой и Игоря Белавина. Цит. по: «Новая юность», 2000, № 5 (44), сс. 160-191 и Ж. Брюнель-Лабришон и К. Дюамель-Амадо «Повседневная жизнь во времена трубадуров XII- XIII века». М, «Молодая гвардия», «Палимпсест», 2003, с. 377-386. (Примеч. переводчика.)

Благослови и помилуй нас (лат.). (Примеч. переводчика.)

Ритуальное приветствие, с которым следовало обращаться к совершенным: оно состояло в том, чтобы трижды склониться перед тем совершенным, к которому обращался верующий, трижды преклонить колени и сказать ему: «Молитесь за меня Богу, чтобы он сделал меня добрым христианином и даровал праведную кончину». Тогда совершенный благословлял верующего со словами: «Господь да содеет тебя добрым христианином и дарует тебе праведную кончину».

«При наступлении дня Пятидесятницы все они были единодушно вместе.

И внезапно сделался шум с неба, как бы от несущегося сильного ветра, и наполнил весь дом, где они находились;

И явились им разделяющиеся языки, как бы огненные, и почили по одному на каждом из них.

И исполнились все Духа Святого и начали говорить на иных языках, как Дух давал им провещевать». (Деяния Апостолов, 2, 1-4.)

Если в число совершенных вступала женщина, обряд поцелуя мира заменяли символическим жестом: старейшина или его помощник притрагивался к плечу новой совершенной Евангелием и касался своим локтем ее локтя.

Картулярий Магелона, маленькой деревушки коммуны Вильнев-ле-Магелон в Эро, близ Фронтиньяна, датируемый 1209 годом, содержит (не исчерпывающий) список из двадцати шести названий местностей в окрестностях Тулузы, где были замечены «еретики» (катары): Авиньон, Арифа, Базьеж, Верфей, Гроле, Кадален, Караман, Кастельнодари, Кастельсарразен, Каюзак, Ланта, Марсель, Монмор, Монтегю, Монтобан, Монтобрен, Монтескье, Монферран, Орьяк, Рабастан, Сенегаст, Сен-Мартен-Лагепи, Сен-Мартен-ла-Ланд, Сен-Поль-Кап-де-Жу, Сен-Феликс, Сестероль.

Больше всего катары боялись умереть внезапно, в состоянии греха, не успев получить consolamentum , - этот обряд может исполнить лишь совершенный (см. выше).

Это побочное наблюдение дает основания предполагать, что в Тулузе, скорее всего, было множество катарских домов.

Замечание такого рода, исходящее от столь серьезного летописца, каким был Пьер де Во-де-Серне, не носит клеветнического характера: оно напоминает нам о том, что в тулузском графстве, а скорее всего и во всей Окситании не велась «охота на ведьм».

Это последнее замечание сомнительно: мы плохо представляем себе такого вельможу, каким был граф Тулузский, постоянно окруженного свитой, сопровождаемого капелланом, а то и епископом, преклоняющим колени перед совершенным!

Господь с вами (лат.).

Пьер де Во-де-Серне грубо истолковывает замечание графа Тулузского; на самом деле поведение добрых людей, скитавшихся по дорогам тулузского графства и отказавшихся от всего - семьи, богатства, уюта и даже безопасности - ради того, чтобы жить в своей вере, внушало уважение, и даже их противники - к примеру, папа или святой Доминик - восхваляли их самоотверженность. Еще более достоверно нам известно, что за те десять лет, что длился крестовый поход, сотни, а может быть, и тысячи катаров были убиты или сожжены, но приводятся лишь три или четыре примера отречения; нам понятно, какое восхищение могли вызывать эти люди даже у тех, кто не признавал их мировоззрения - именно в таком смысле следует истолковывать восхищенное замечание Раймонда VI Тулузского.

Катары и их учение

И описавшие творенье

Во гневе, в зависти, в мученьях,

Как видел я, шли вместе в ад:

Белет и рядом Радамант,

И Астирот, и Белькимон… {16}

Вольфрам фон Эшенбах

Иисус из Назарета не хотел создавать новую религию, но только исполнить надежду израильтян на приход Мессии. Сам Иисус ожидал и желал одного: вмешательства Бога в судьбы мира и возведения Нового Иерусалима на руинах старого.

«Сих двенадцать послал Иисус и заповедал им, говоря: на путь к язычникам не ходите и в город Самарянский не входите; а идите наипаче к погибшим овцам дома Израилева…» (Мф. 10:5–6) «Я послал только к погибшим овцам дома Израилева» (Мф. 15:24).

Иисус ни в коем случае не был основателем христианства и вряд ли имел какое-либо отношение к мессианским ожиданиям иудеев, мучеником которых стал. После смерти Иисуса и положения во гроб христианская Церковь пробудилась к жизни. До смерти на кресте Иисус и апостолы опирались на иудейское ожидание Мессии, а осуждение и казнь его были только ошибкой иудеев. Христианская Церковь заступилась за Христа и стала мировой религий, утверждая, что Христос - Спаситель рода человеческого. Такое понимание было чуждо Галилее, когда Иисус проходил с проповедями Палестину. Христианство нашло средство приобщить к вечному благу всех своих последователей. Как первоначально требует Евангелие, необходимо отказаться от себя и принять позорную казнь на кресте, чтобы уподобиться Учителю. И так как Иисус говорил, что между его смертью и вторым пришествием пройдет совсем немного времени, его ученики, воодушевленные грядущим Царствием Небесным, которое вскоре сойдет на землю, и воскресением Иисуса, стали проповедовать о Божьем правосудии и вскоре приобрели новых приверженцев. Каждый истово верующий легко находил отклик у впечатлительного народа. И все же учение Иисуса было иудейской ересью, последователи которой каждый день, восторженные, ходили в церковь, но дома ели хлеб.

Павел первым увидел в Галилейском пророке, возвестившем приход Царствия Божия и хотевшем стать царем праведного Израиля, Царя Небесного, который будет справедливо карать и награждать язычников и иудеев по их заслугам.

«Все вы дети Бога через веру в Иисуса Христа. Здесь нет иудеев или греков. Неужели Бог есть Бог иудеев только, а не и язычников?»

Такая точка зрения означает отрицание иудаизма и не созвучна с Евангелием. Иудейское ожидание земного Мессии отошло на задний план. Иудейский Христос мертв. Те, кто хранил веру в Христа, царство которого не от мира сего, сами принадлежали к миру иному. Павел резко разводит два мира, материю и дух, и разделяет также первого человека Адама и того человека, который был Господином небес. Сначала оба существовали воедино. Через Адама в мир пришел грех, а с грехом - смерть. Иудейский закон ничего не мог изменить. Только смертью другого человека, Спасителя, людям было даровано благо и освобождение.

Если Лука в «Деяниях апостолов» пишет: «В первый день недели, когда мы собрались преломить хлеба…» (Деян. 2:46.), то день недели, посвященный Богу, уже не суббота, а следующий день. По аналогии с восточными солярными культами «день Солнца» стал «днем Господа». Иудейский Мессия стал солнечным божеством. В языческий «день Солнца» (воскресение) гробницу Господню нашли пустой {17} . Как бог Солнца, Иисус Христос должен был воскреснуть с восходом: «И весьма рано, в первый день недели, приходят они ко гробу, при восходе солнца» (Мк. 16:2).

Кому подобно в своем проявлении божество, чье имя не известно никому, кроме него самого, которое проезжает на белом коне, чьи глаза - как пламя, в чьих устах дрожит острый меч, кто носит венец на голове и багряное одеяние? Существует изображение Митры, похожее на видение Иоанна даже в деталях. На одежде бога стоит его имя, а на бедре начертано: «Царь царей и Владыка владык».

Христос, бог Солнца, который сошел в мир, чтобы быть распятым людьми во имя людей, пришел, по Павлу, и к иудеям, и к язычникам, и к индоевропейцам, и к семитам.

«Первые религиозные представления индоевропейской расы были, по сути своей, представлениями о природе. Это было продуманное, духовное служение, любовное восприятие, поэзия, полная нежности, полная чувства бесконечности, - словом, истоком всего, что германский и кельтский дух, Шекспир и Гете, позже так ясно выразили. Это не была мораль, основанная на страхе и непонимании, но тоска, нежность, фантазия и ко всему этому - величайшая серьезность, краеугольный камень нравственности и религии. Вера человечества не могла вырваться из древних культов, ибо с великим трудом освобождались они от своего политеизма и их символизм оставался темным и двусмысленным. Честь создать религию человечества выпала семитской расе» (Renan E. Op. cit., S. 55, 85, 110).

Но выпала ли этой религии, созданной семитской расой и превращенной Римом в догмат, честь «претерпеть гонения во имя справедливости»?

Мы хотели бы скрыть первые четыре века христианского летоисчисления, когда мучениками становились по большей части от рук христианских, а не языческих. Уже раннехристианские преследования еретиков по своей жестокости и бесчеловечности немногим уступали христианским гонениям языческих времен. А они ведь проводились во имя Того, Кто сказал, что в доме Отца Его есть место всем, что нельзя убивать и нужно возлюбить ближнего как самого себя!

К 400 г. население провансальских равнин было обращено в христианство. Повсюду на развалинах языческих храмов из их же камней и колонн возводились монастыри и соборы, к которых хоронили мучеников за новую веру и предлагали язычникам, привыкшим к богам и полубогам, новых святых. Только в Пиренеях друиды, с которыми жестокие преследования ничего не могли поделать, приносили жертвы светлому богу Абеллиону. Но жестокостью создан мир и люди в нем. Христианство, как писали иудейско-римские христологи, не могло быть принято этими спиритуалистами. Церковь, предпочитавшая уничтожать язычество, а не обращать в свою веру, по мере роста своего могущества, становясь все роскошнее и надменнее, отвергала этих аскетов. Христос из рода царя Давида, убийцы и прелюбодея, был чужд друидам. Христос, распятый на кресте, не мог быть для них богом света. Божество не может умирать, говорили они, и не желали, чтобы во имя Его убивали иноверцев. От преследований и проклятий друиды ночью скрывались на недоступных горных вершинах и в глубоком мраке пещер, чтобы, по святому обычаю предков, воздавать там хвалу Всесоздателю.

Как вы безрассудно смелы.

Или жить вам надоело?

Иль не знаете закона

Победителей суровых?

Но упорно, непреклонно

Для души, как звероловы,

Расставляете вы сети,

Мы же видим, под стенами

Гибнут жены, гибнут дети,

И мы сами

Не жильцы на этом свете.

Друиды:

Уже давно

Запрещено

Нам воспевать отца.

Но видит Бог:

Приходит срок

Вручить ему сердца.

Пускай он сам

Отдаст врагам

Победу в час тревожный,

Пусть храм разбит, но

Вера в нас

Чиста и непреложна,

Чиста, как пламя, как алмаз,

Ее ль отнять возможно?

И. В. Гете. Фауст, II. «Первая Вальпургиева ночь».

А потом в Пиренеи пришли христиане. Христиане, преследуемые своими братьями, объявленные еретиками на соборе в Сарагосе (381 г.) и Бордо (384 г.). Их учитель Присциллиан с шестью ближайшими сподвижниками в 385 г. по приговору Папы Римского и епископа Ифация был подвергнут пыткам и казнен. Присциллиане, как назвали эту гностико-манихейскую секту, были дружелюбно приняты друидами и поселились в лесу Серралунга у подножия пика Святого Варфоломея, между Ольме и Сабарте. Им удалось обратить друидов в христианство {18} .

Из друидов и ватов вышли катары. Из бардов - трубадуры…

Чтобы уверенно говорить о философской и религиозной системе романских катаров, мы должны были бы обратиться к их очень богатой литературе. Но вся она была уничтожена инквизицией как «грязный источник дьявольской ереси». Ни одной книги катаров не дошло до нас. Остались только протоколы инквизиции, которые можно дополнить с помощью близких учений: гностицизма, манихейства, присциллианства.

Романские катары учили: Бог есть Дух. Изначально Он - абсолютная любовь, заключенная в себе, неизменная, вечная и праведная. Ничего дурного и ничего преходящего не может быть в Нем или исходить от Него. А потому Его творения могут быть только совершенными, неизменными, вечными, праведными и благими, подобно источнику, из которого они возникли.

Но посмотрите на этот мир - как очевидны его несовершенство, изменчивость, тленность. Материя, из которой он создан, является первопричиной бесчисленного зла и страданий. Материя несет в себе смерть, которая не может ничего создавать.

Из противоречия между несовершенной материей и совершенным Богом, между миром, полным скорбей, и Богом, который есть сама любовь, между жизнью, которая рождается, чтобы умереть, и Богом, который есть жизнь вечная, они делали вывод, что совершенное и то, что таким не является, несовместимы друг с другом. Несовершенное не может исходить от Совершенного. Однако философы выдвигали тезис об аналогии причины и следствия. Если причина неизменна, результат должен быть таким же. Поэтому земной мир и земные создания не могли быть сотворены непротиворечивой сущностью.

Если Бог творит, то почему не может сделать творения такими же совершенными, как Он сам? Если Он хотел создать их совершенными, но не смог, то, значит, Он не всемогущ и сам не совершенен. Если мог, но не пожелал, это не совместимо с абсолютной любовью. Итак, Бог не создавал этот мир!

Что, если Бог - больной и сквозь угар

Придумал этот мир, дрожа от лихорадки,

И разрушает вновь его в припадке,

И наша жизнь - его озноб и жар?

А может, Бог - балованный ребенок,

Способный лишь невнятно бормотать,

А мир - игрушка? Он ее спросонок

То развинтит, то соберет опять.

Н. Ленау. «Альбигойцы»

В этом мире происходит многое, что вряд ли имеет отношение к божественному провидению и божественной воле, ибо, как поверить, что Бог допустил такое безобразие и путаницу? И как поверить, что все созданное для убийства и мучения людей, происходит от Творца, полного любви к людям? Как считать делом рук Божьих наводнения, губящие и крестьян, и посевы, пламя, уничтожающее жилища бедняков и служащее врагам нашим, чтобы губить нас, тех, кто ищет и желает одной только истины? - спрашивали альбигойцы. И как мог совершенный Бог дать человеку тело, которое существует лишь затем, чтобы умереть, претерпев всевозможные страдания?

Катары видели в осязаемом мире слишком много осмысленного, чтобы отказать ему в разумной первопричине. Исходя из аналогии между причиной и результатом, они заключили, что дурной результат происходит от дурной причины и что мир, который не мог быть создан Богом, должен быть сотворен злом. Эта дуалистическая система, которую мы видели в маздаизме, учении друидов и пифагорейцев, основывается на фундаментальном противоречии между добром и злом.

Согласно церковному учению, зло, хотя и существует как антитеза добра, не считается самостоятельным началом, так как является, по сути, всего лишь отрицанием или искажением добра. Катары говорили, что могут опровергнуть этот взгляд, исходя из самого Нового Завета.

Когда искуситель говорил Христу: «Все это дам Тебе, если падши поклонишься мне» (Мф. 4:9), как мог бы он предлагать мир, если б он ему не принадлежал? И как мир мог бы ему принадлежать, если б он не был его Творцом? Если Иисус говорит о растениях, которые не сажал Отец Небесный, то это значит, что они посажены кем-то другим. Если евангелист Иоанн говорит о чадах Божиих, «которые ни от крови, ни от хотения плоти, ни от хотения мужа, но от Бога родились» (Ин. 1:12, 13; см. также: Ин. 3:6), то кому же принадлежат люди, созданные из плоти и крови? Чьи они сыновья, если не иного творца, не дьявола, который, по словам самого «Христа», «Отец ваш»?

«Ваш отец диавол… он был человекоубийца от начала и не устоял в истине, ибо нет в нем истины… ибо он лжец и отец лжи» (Ин. 8:44). «Кто от Бога, тот слушает слова Божии; вы потому не слушаете, что вы не от Бога» (Ин. 8:47).

В Евангелии достаточно мест, где речь идет о дьяволе, о борьбе плоти и духа, об изначальном человеке, которого надо освободить, о мире, погрязшем в грехе и мраке. С их помощью легко доказать противопоставление Бога, чье царство не от мира сего, и князя мира сего.

Царство Божие - невидимый благой и совершенный мир света и эонов, Вечный Град.

Бог - Творец всего сущего. Творение означает создание того, чего ранее не было. Он создал и материю, которой до этого не было. Он создал ее из ничего, но только как принцип, как начало. Это начало - Люцифер, сам творение Божье, придавший материи форму.

Вопрос: какие в мире два начала?

Бог создал душу, тело создал дьявол.

Н. Ленау. «Альбигойцы»

Альбигойцы считали, что все видимое, материальное и преходящее создано Люцифером, которого они также звали Люцибелом. Он не только все создает, но и всем управляет и пытается подчинить себе {19} .

Но, согласно Ветхому Завету, небо, землю и все сущее создал Иегова. Это так, говорили катары, он «создал» и людей, мужчину и женщину.

В Новом Завете сказано: «Нет мужеского пола, ни женского, ибо все вы одно во Иисусе Христе» (Гал. 3:28); «И чтобы посредством Его примирить с Собою все, умиротворив через Него, Кровию креста Его, и земное и небесное» (Кол. 1:20). Иегова же сказал: «И вражду положу между тобою и между женою» (Быт. 3:15). Как это согласовать? Иегова проклинает, Бог благословляет. Все «сыны Божии» в Ветхом Завете впадают в грех (Быт. 6:2), а в Евангелии сказано: «Всякий рожденный от Бога, не делает греха» (1 Ин. 3:9). Это ли не противоречие?

Катары особенно отмечали в Ветхом Завете те места, где говорится о гневе и мстительности Иеговы. Они были убеждены, что Иегова, который наслал всемирный потоп, разрушил Содом и Гоморру и любил повторять, что уничтожил врагов своих и что за грехи отцов покарает детей до третьего и четвертого колена, - этот Иегова не Бог, не вечная абсолютная любовь.

Иегова запретил Адаму вкушать от Древа познания. Он либо знал, что человек отведает Его плод, либо не знал. Если знал, то, значит, вводил человека в искушение, чтобы заставить совершить грех и вернее погубить.

Альбигойские еретики особенно любили ссылаться на седьмую главу Послания к римлянам, где Павел называет иудейские законы «законами смерти и греха». Лот совершил кровосмешение со своими дочерьми, Авраам лгал и развратничал с рабыней, Давид был убийца и прелюбодей - да и прочие персонажи Ветхого Завета не лучше, говорили катары. Закон, открытый иудеям через Моисея, был сатанинским внушением, а та малая толика добра (к примеру, седьмая заповедь), которая туда подмешана, - всего лишь коварная приманка, чтобы тем вернее сбить с пути истинного добродетельных людей.

Бог, который явился смертному Моисею в неопалимой купине, не может быть Богом. Бог есть Дух и не проявляется в теле для плотского человека. Иегова - не Бог. Он Люцифер, Антихрист.

Пал Люцифер, и в тот же миг

Под небом человек возник.

Вольфрам фон Эшенбах

В такую мифологическую форму облекали катары свои представления о падении Люцифера, творении мира и возникновении человека {20} .

Семь небес, каждое следующее чище и светлее предыдущего, образуют царство Бога и Святого Духа. На каждом небе - свой высший ангел, чей хвалебный гимн непрестанно возносится к Божьему престолу на седьмом небе. Под небесами - четыре стихии, неподвижные и бесформенные, хотя и отделенные друг от друга. Под самым небом - воздух с облаками, внизу - океан, катящий свои бесконечные волны, еще глубже - земля и в глубинах ее - огонь. Воздух, вода, земля и огонь - четыре стихии, у каждой из которых - свой ангел.

Во главе небесного воинства стоял Люцифер, ибо Господь вручил ему стражу небес. Гордо облетал он все пределы бесконечного неба, от глубочайших пропастей до трона незримой вечности. Но власть, врученная ему, рождала бунтарские мысли: он хотел сравниться со своим Творцом и Повелителем. Когда же он привлек к себе ангелов четырех стихий и треть небесного воинства, то был изгнан с неба. Тогда померкло его сияние, прежде нежное и чистое, сменившись красноватым блеском, подобным блеску раскаленного железа. Ангелы, прельщенные Люцифером, были лишены венцов и одеяний и изгнаны с неба. Люцифер бежал с ними на край небосвода. Терзаемый уколами совести, он обратился к Богу: «Даруй мне прощение. Я все верну Тебе».

И Бог, жалеющий своего любимого сына, позволил ему в течение семи дней - а это семь столетий - создать все, чем он будет владеть на благо. Люцифер покинул свое убежище на небосводе и приказал ангелам, последовавшим за ним, создать Землю. Потом он взял свою корону, расколовшуюся при бегстве с небес, и из одной половины сделал Солнце, а из другой - Луну. Драгоценные камни он превратил в звезды {21} . Из грязи он создал земные творения - растения и животных.

Ангелы третьего и второго неба желали разделить могущество Люцифера и просили Бога отпустить их на землю, обещая вскоре вернуться. Бог прочел их мысли и не возражал против такого решения. Желая наказать отступников за ложь, он дал им совет не засыпать в дороге, иначе они позабудут путь на небо: если заснут, то только через тысячу лет призовет Он их назад. Ангелы улетели. Люцифер погрузил их в глубокий сон и заключил в тела, вылепленные из глины. Когда ангелы проснулись, они были людьми - Адамом и Евой.

Чтобы заставить их забыть небо, Люцифер создал земной рай и решил обмануть их новой хитростью. Он хотел ввести их в грех, чтобы навсегда сделать своими рабами. Проводя их по обманному раю, он - дабы разжечь их любопытство - запретил им есть плоды с Древа познания. Потом превратился в змея и стал искушать Еву, которая в свою очередь вовлекла в грех Адама.

Люцифер хорошо знал, что и Бог запретил бы людям вкушать роковые плоды, не желая увеличивать силу Люцифера. Но представил дело так, что запрещает касаться плода по своей воле. Сделал же это Люцифер только для того, чтобы восторжествовать наверняка.

Яблоко с Древа познания было для катаров символом первородного греха - полового различия мужчины и женщины. Адам и Ева совершили, помимо плотского греха, грех непослушания. Но грех плоти все же был тягчайшим, так как был совершен свободной волей и означал сознательный отказ души от Бога.

Для увеличения рода человеческого Люциферу нужны были новые души. В тела людей, рожденных от Адама и Евы, он заключил таким же образом ангелов, сброшенных вместе с ним с небес.

А потом с братоубийством Каина в мир пришла смерть!

Прошло время, и Бог ощутил сострадание к падшим ангелам, изгнанным с небес и превращенным в людей. Он решил дать им откровение и велел самому совершенному из своих творений, высшему ангелу Христу, сойти на землю и принять облик человека. Христос пришел в мир, чтобы показать падшим ангелам путь, которым они могут вернуться на небо, в вечное царство света {22} .

«Я свет пришел в мир, чтобы всякий верующий в Меня не оставался во тьме» (Ин. 12:46). «Доколе свет с вами, веруйте в свет, да будете сынами света» (Ин. 12:36).

Иисус не был человеком, не был творением Люцифера, но был только подобным человеку. Казалось, что Он ест, пьет, учит, страдает и умирает. Он являл людям как будто тень истинного тела. Поэтому Он мог ходить по воде и преобразиться на Фаворе, где Он открыл ученикам подлинную природу своего «тела». После падения Люцифера Иисус Христос стал высшим ангелом и поэтому назывался «сыном Божиим». Когда Иисус говорил: «Вы от нижних, Я от вышних; вы от мира сего, Я не от сего мира» (Ин. 8:23), катары понимали это место Нового Завета в смысле не духовной природы Спасителя, но телесной. Своим тонким телом эон Христа вошел в тело Марии через ее слух, как Слово Божье. Так чисто, как он вошел в нее, не смешавшись ни с чем телесным, так же он ее и оставил. Поэтому Он никогда не звал ее Матерью, поэтому сказал ей: «Что Мне и тебе, Жено?» (Ин. 2:4)

Катары не признавали реальность чудес Иисуса. Как он мог исцелять от телесных страданий, если считал тело препятствием к освобождению души? Если он исцелял слепых, то исцелял людей, ослепших от греха, помогая им узреть истину. Хлеб, который он раздал пяти тысячам, - это проповедь подлинной жизни, духовная пища. Буря, которую он смирил, - буря страданий, поднятая Люцифером. Здесь исполняется слово Христа, что «буква убивает, а дух животворит» (2 Кор. 3:6).

Если тело Христа нематериально, то не было и распято, одна лишь видимость, и только поэтому стало возможно вознесение, Вознесение в теле из плоти и крови казалось катарам абсурдным. Человеческое тело не может взойти на небо, эон не может умереть.

«Ибо Я дал вам пример, чтобы и вы делали то же, что Я сделал вам» (Ин. 13:15).

В еретических романсах история страданий Христа представлялась всего лишь грандиозным мифом об обожествленной «жертве любви».

Нет, ангела родить земля бы не сумела,

Христос пришел в наш мир, приняв лишь облик тела, -

Должны мы думать так, ведь нет свидетельств чуду.

Но Бог и человек едины в Духе будут,

Когда воистину придет для нас спасенье

И бледный лик Христа, лишь мысли отраженье,

Размоет время, чей поток так быстротечен…

А человек, достигнув Бога, станет вечен.

Н. Ленау. «Альбигойцы»

Романский катаризм стремился совместить философию, религию, метафизику и культ. Его философия вытекала из рассмотрения связей Бога и мира, добра и зла. Но философскую систему трубадуры-катары превращали в настоящую мифологию.

В дуалистической системе альбигойцев противоречие между добром и злом не вечно. Будет конец света, когда Бог окончательно победит Люцифера, дух - материю. Тогда Люцибел, раскаявшись, как блудный сын, вернется к своему Творцу и Господину. Человеческие души опять станут ангелами. И все будет так, как было до падения ангелов. Поскольку Царство Божие вечно, то и блаженство будет вечным. Не будет вечного осуждения, не совместимого с абсолютной любовью, ибо все души вернутся к Богу {23} .

Мы видим, что дуализм катаров имеет общие черты с метафизикой и религиозными мистериями пифагорейцев, орфиками и маздеизмом. И все же романские еретики подчеркивали, что они христиане. И это было так, ведь они следовали важнейшей заповеди Христа: «Сие заповедую вам, да любите друг друга» (Ин. 15:17). «По тому узнают все, что вы Мои ученики, если будете иметь любовь между собою» (Ин. 13:35).

Пропасть между катаризмом и христианским учением Рима, Виттенберга и Женевы была велика, так как, не будучи явно языческим, он не был монотеистичен. Из Священного Писания катары исключали, как мы видели, Ветхий Завет, а Иисус Христос был не иудейским Иисусом из Назарета и Вифлеема, а героем мифов, овеянным блеском божественной славы…

Моральное учение катаров, как бы чисто и строго оно ни было, не совпадало с христианским. Последнее никогда не стремилось к умерщвлению плоти, презрению к земным творениям и освобождению от мирских оков. Катары - силой фантазии и силой воли - хотели достичь на земле абсолютного совершенства и, боясь впасть в материализм Римской Церкви, переносили в сферу духа все: религию, культ, жизнь.

Удивительно, с какой силой распространялось это учение, одновременно самое терпимое и нетерпимое из христианских доктрин. Главная причина - в чистой и святой жизни самих катаров, которая слишком явно отличалась от образа жизни католических священнослужителей.

То, что катаризм особенно широко распространился на юге Франции, объясняется тем, что здесь он развивался на родной почве и романцам мифы и аллегории катаров были ближе, чем проповеди невежественных и часто не слишком добродетельных священников {24} .

Не будем забывать, что дуализм катаров резко контрастировал со страхом перед дьяволом средневековой Церкви. Хорошо известно, как удручающе представления о чертях влияли на душевный покой человека Средневековья. В Римской Церкви Антихрист - враг Господа, ему принадлежит ад, огромное воинство и дьявольская власть над душами. По сравнению с католическим страхом дьявола, который отметил целое тысячелетие печатью уныния, в представлениях катаров о Люцибеле было что-то умиротворяющее. Люцифер - всего лишь непокорный, зловредный, изолгавшийся ангел, олицетворение мира, каким он был и есть. Если человечество отыщет путь возвращения к Духу, власть князя мира сего, по еретическим верованиям, будет сломлена. Тогда ему не останется ничего другого, как смиренно и покаянно вернуться на небеса.

Учение катаров обросло мифологической мишурой. Что же остается? Остается знаменитая Кантова тетрада…

Первое: сосуществование в человеке доброго и злого.

Второе: борьба доброго и злого за власть над человеком.

Третье: победа доброго над злым, начало Царства Божия.

Четвертое: разделение истины и лжи под влиянием доброго начала.

Итак, мы видим, что романская поэзия и философия были единым целым.

Романская Церковь Любви состояла из «совершенных» (perfecti ) и «верующих» (credentes, или imperfecti ) {25} . К «верующим» не относились строгие правила, по которым жили «совершенные». Они могли распоряжаться собой, как желали, - жениться, торговать, воевать, писать любовные песни, словом, жить, как жили тогда все люди. Имя Catharus (чистый) давалось лишь тем, кто после долгого испытательного срока особым священнодействием, «утешением» (consolamentum ), о котором мы поговорим позже, был посвящен в эзотерические тайны Церкви Любви.

Подобно друидам, катары жили в лесах и пещерах, проводя почти все время в богослужениях. Стол, покрытый белой тканью, служил алтарем. На нем лежал Новый Завет на провансальском наречии, открытый на первой главе Евангелия от Иоанна: «В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог».

Служба отличалась такой же простотой. Она начиналась чтением мест из Нового Завета. Потом следовало «благословение». Присутствующие на службе «верующие» складывали руки, опускались на колени, трижды кланялись и говорили «совершенным»:

Благословите нас.

В третий раз они прибавляли:

Молите Бога за нас, грешных, чтобы сделал нас добрыми христианами и привел к благой кончине.

«Совершенные» каждый раз протягивали руки для благословения и отвечали:

- Diaus vos benesiga (Да благословит вас Бог! Да сделает вас добрыми христианами и приведет вас к благой кончине).

В Германии, где было много катаров, «верующие» просили благословения рифмованной прозой:

Да не умру я никогда, да заслужу от вас, чтобы кончина моя была благой.

«Совершенные» отвечали:

Да будешь ты добрым человеком.

После благословения все читали вслух «Отче наш» - единственную молитву, признаваемую в Церкви Любви. Вместо «Хлеб наш насущный даждь нам днесь» они говорили: «Хлеб наш духовный…», потому что просьбу о хлебе считали недопустимой. Хотя их просьба о хлебе духовном была созвучна латинской Библии (Vulgata), где в Евангелии (Мф. 6:2) говорится: «Panem nostrum supersubstantialem (сверхсущный) da nobis hodie», Рим обвинял их в искажении этого места.

Перед каждой трапезой, где присутствовал «совершенный», происходило торжественное преломление хлеба {26} . Перед тем как сесть за стол, читали «Отче наш» и получали благословение катара. Потом старший из них, если их было несколько, брал хлеб, благословлял и разламывал со словами:

Милость Господа нашего да пребудет с вами.

Цель таких трапез Любви, установленных в раннехристианской церкви, - не наслаждение творимой милостью, а установление духовных связей между «совершенными» и «верующими». Во время преследований, когда катары были вынуждены скрываться и не могли приходить к «верующим», они через гонцов рассылали священный хлеб по городам и деревням.

Катаризм осуждал римско-католическую евхаристию. Они не верили, что реальный хлеб при освящении сверхъестественным образом претворяется в тело Христа, которое было эфирным и только кажущимся. Церковь осуждала и проклинала эти еретические взгляды, хотя сама учение о пресуществлении не возводила в догмат. В то время учителя Церкви сами еще не имели четких представлений об этом таинстве. Катары признавали слова Господа: «Ядущий Мою Плоть и пиющий Мою Кровь имеет жизнь вечную» (Ин. 6:54), но прибавляли: «Дух животворит, плоть бесполезна, и в Его словах подразумеваются дух и жизнь». Хлеб небесный, хлеб вечной жизни - не хлеб катаров, но хлеб Бога. Тело Христово - не на алтаре и не в руках священников, Его тело - Община всех, кто стремится к высшей любви, к Церкви Любви.

Завет Христа разбит. Скрывает

От нас Бог тайну тех времен.

Завет Предвечный заключен,

И Бог себя как Дух являет.

«И Дух есть Бог!» - так с радостным дождем

Прогрохотал весенней ночью гром.

Н. Ленау. «Альбигойцы»

В 14 и 15 главах Евангелия от Иоанна Иисус обещает ученикам, что будет просить Отца своего послать им другого заступника (по-гречески: parakletos, по-провансальски: conort - «утешитель», переведенный так же и Лютером), Духа Святого, которого мир не может воспринять, так как не будет его видеть и осязать {27} .

Помимо Рождества (Nadal ), Пасхи (Pascos ) и Троицы (Pentecosta ), главным праздником катаров была Манисола, праздник Параклета индийского Мани, Идеи платоников, римского mens.

Одним из символов Духа, то есть Бога, который катары заимствовали из буддизма, был Мани - сияющий драгоценный камень, освящающий мир и заставляющий забыть все земные желания. Мани - эмблема буддийского откровения, рассеивающего мрак заблуждений. В Непале и Тибете Мани считался символом любви к ближнему (Dhyanibodhisattva Avalokitecvara или Padmapani ).

В начале был Бог, Вечный, Неизменный, имеющий тысячу имен - тот, кто есть Бог!

В начале у Бога было Слово. Логос. Отец его - Бог, Мать - Дух, который в Боге. Слово есть Бог.

В начале был также Дух. Он есть Любовь, которая вместе с Богом изрекла Слово, которое жизнь и свет. Дух - это Любовь. Дух - Бог. Любовь - Бог. Любовь ярче Солнца и чище драгоценных камней.

О таинстве Манисолы мы не знаем ничего. Палачам инквизиции не удалось вырвать у катаров знание о высшей любви, о любви утешающей. Вместе с последним еретиком тайна погребена в пещерах Орнольяка.

Записи инквизиторов рассказывают нам только об «утешении Святого Духа» (Consolamentum Spiritus Sancti ), торжественном экзотерическом священнодействии катаров {28} . Верующие могли при нем присутствовать. Верующие рассказали о нем палачам.

Катары осуждали крещение водой и заменили его «крещением духом» (consolamentum ). Они считали, что вода не могла иметь очищающего и преображающего действия, поскольку она вещественна. Они не верили, что Бог использует порождение своего врага, чтобы освобождать людей от власти Сатаны. Они говорили: человек, который собирается креститься, либо покаялся, либо нет. В первом случае - зачем нужно крещение, если человек уже спасается своей верой и покаянием? В противном случае крещение тоже бесполезно, так как человек его не желает и не готов к нему… Кроме того, Иоанн Креститель сказал, что он крестит водой, а Христос будет крестить Духом Святым.

Consolamentum было целью, к которой стремились все «верующие» Церкви Любви. Оно даровало им «благую кончину» и спасало души. Если «верующий» умирал без «утешения», они считали, что его душа будет странствовать в новом теле - а великие грешники в теле животного, - пока в одной из последующих жизней он не искупит свои грехи и не станет достойным «утешения», чтобы потом от звезды к звезде приближаться к Божьему престолу.

Поэтому consolamentum проводилось с торжественностью, которая резко контрастировала с обычной простотой культа катаров.

Когда неофит выдерживал долгий срок тяжелых приготовлений, его приводили туда, где должно было проходить таинство. Чаще всего это была пещера в Пиренеях или Черных горах. На протяжении всего пути на стенах были укреплены факелы. В середине зала стоял алтарь, на котором лежал Новый Завет. Перед началом празднества и «совершенные» и «верующие» мыли руки, чтобы ничто не осквернило чистоту этого места. Все собравшиеся в глубоком молчании вставали в круг. Неофит стоял в середине круга, рядом с алтарем. «Совершенный», исполняющий обязанность священника, начинал обряд тем, что еще раз объяснял «верующему», принимающему «утешение», учение катаров и, предостерегая его, называл обеты (во времена преследований - будущие опасности), которые он должен будет принять.

Если «утешаемый» был женат, его жену спрашивали, готова ли она расторгнуть союз и отдать супруга Богу и Евангелию. Если «утешение» принимала женщина, этот же вопрос ставился мужу.

Потом священник спрашивал верующего:

Брат, желаешь ли ты принять нашу веру?

Да, господин.

Неофит преклонял колена, касался руками земли и говорил:

Благослови меня.

Господь благословит тебя.

Так повторялось три раза, и каждый раз «верующий» чуть-чуть приближался к священнику. В третий раз он прибавлял:

Господин, моли Бога, чтобы он привел меня, грешного, к благой кончине.

Господь благословит тебя, сделает тебя добрым христианином и приведет к благой кончине.

Потом новый «брат» торжественно давал обет.

Обещаю, - говорил он, оставаясь на коленях, - посвятить себя Богу и Его Евангелию, не лгать, не клясться, не касаться женщины, не убивать зверя, не есть мяса и питаться только плодами. Обещаю также без брата своего не путешествовать, не жить и не есть, а если попаду в руки врагов наших или расстанусь с братом моим, три дня воздерживаться от пищи. И еще обещаю никогда не изменять своей вере, какая бы смерть ни угрожала мне.

Потом он получал троекратное благословение, а все присутствующие опускались на колени. Священник подходил к нему, давал целовать Библию и клал ее на голову новому брату. Все «совершенные» подходили к нему, клали правую руку на голову или на плечо, и все собравшиеся произносили: «Во имя Отца и Сына и Святого Духа».

Прислуживающий священник обращался к Богу с молитвой, чтобы на нового брата снизошел Святой Дух. Собравшиеся читали «Отче наш» и первые семнадцать стихов Евангелия от Иоанна. Брата, принявшего «утешение», опоясывали крученой веревкой, которую он теперь должен был носить не снимая и которую называли его символическим «одеянием» {29} .

В конце обряда «совершенные» давали новому катару «поцелуй мира». Он возвращал его стоящему рядом с ним, тот передавал дальше. Если consolamentum принимала женщина, священник касался ее плеча и протягивал руку. «Чистая» передавала символический «поцелуй мира» соседу.

После неофит удалялся в пустынное место и 40 дней питался только хлебом и водой, хотя перед обрядом выдержал не менее долгий и строгий пост. Пост до и после принятия consolamentum назывался endure {30} .

Если «утешение» давалось умирающему, два катара в сопровождении нескольких верующих входили в его комнату. Старший спрашивал больного, желает ли он посвятить себя Богу и Евангелию. Потом происходил обычный обряд и прощание, когда на грудь неофита клали белый платок и один из катаров вставал в изголовье, а другой - в изножье.

Часто случалось, что во время поста катары после принятия consolamentum совершали самоубийство. Их учение, как и у друидов, разрешало добровольную смерть, но требовало, чтобы человек расставался с жизнью не из-за пресыщения, страха или боли, но ради полного освобождения от материи.

Такой способ дозволялся, если в мгновение ока они достигали мистического сияния божественной красоты и блага. Самоубийца, оборвавший свою жизнь из страха, боли или пресыщения, по учению катаров, ввергает свою душу в такой же страх, такую же боль, такую же пресыщенность. Так как еретики признавали подлинной только наступающую после смерти жизнь, то говорили, что убивать себя следует только в том случае, если хочешь «жить».

От поста к самоубийству - один шаг. Для поста необходимо мужество, а для последнего, окончательного уничтожения тела - героизм. Последовательность не такая жестокая, как кажется.

Посмотрим на посмертную маску Неизвестной из Сены. Где страх смерти, боязнь чистилища и ада, Божьего суда и наказания? Хорошей христианкой она не была, так как христианство запрещает самоубийство. И жизнь ее не измучила - измученная женщина так не выглядит. Она была очень молодой, но жизнь высшая больше привлекала ее, чем жизнь земная, и ей хватило героизма убить тело, чтобы быть одной душой. Ее тело растворилось в мутной воде Сены, осталась только ее просветленная улыбка. В сущности, смерть Фауста не что иное, как самоубийство. Если бы он в тот момент, когда говорил мгновению: «Остановись, ты так прекрасно!», не разорвал пакт с Мефистофелем, дальнейшее земное существование теряло бы смысл. За этим стояло глубокое учение: освобождение от тела сразу же дарует высшую радость - ведь радость тем выше, чем менее она связана с материей, - если человек в душе свободен от скорби и лжи, властелинов этого мира, и если может сказать о себе: «Я жил не напрасно».

Что значит «жить не напрасно» по учению катаров? Во-первых, любить ближнего как самого себя, не заставлять страдать брата своего и, насколько возможно, приносить утешение и помощь. Во-вторых, не причинять боли, прежде всего не убивать. В-третьих, в этой жизни настолько приблизиться к Духу и Богу, чтобы в смертный час расставание с миром не печалило тело. Иначе душа не найдет успокоения. Если человек «жил не напрасно», творил только добро и сам стал добр, то «совершенный» может сделать решительный шаг, говорили катары.

Endura совершалась всегда попарно - с братом, с которым катар провел долгие годы возвышенной дружбы и напряженного духовного совершенствования, с которым он хотел соединиться в подлинной жизни и разделить созерцание красоты потустороннего мира и познание божественных законов, движущих Вселенной.

Была еще одна причина для одновременного самоубийства двоих. Необходимость расстаться с братом причиняла боль. В минуту смерти душа не должна чувствовать никакой боли, иначе в мире ином она будет так же страдать. Если человек любит ближнего, как самого себя, он не может причинить ему боли разлуки. Боль, причиненную другому, душа будет искупать, странствуя от звезды к звезде («по уступам чистилища», как сказал Данте), откладывая воссоединение с Богом {31} . Уже предчувствуя Бога, она еще болезненнее будет ощущать отлучение от него.

Катары предпочитали пять способов самоубийства. Они могли принять яд, отказаться от пищи, вскрыть вены, броситься в пропасть или лечь зимой на холодные камни после купания, чтобы получить воспаление легких. Эта болезнь была для них смертельна, ведь больного, желающего умереть, не могут спасти самые лучшие врачи.

Катар всегда видел перед собой смерть на костре инквизиции и считал этот мир адом. После принятия consolamentum он все равно умирал для этой жизни и мог «позволить себе умереть», как тогда говорили, чтобы уйти от этого ада и костра, разведенного для него.

Если Бог обладает большей добротой и пониманием, чем люди, не должны ли еретики в том мире приобрести все, чего так страстно желали, к чему стремились с жестоким преодолением себя, с упорной силой воли и, как мы еще увидим, с неслыханным героизмом? Они искали слияния с Богом в Духе. Предел желаний человека - Царство Небесное, то есть жизнь после смерти.

Принявшие consolamentum становились «совершенными». Как мы знаем, только они назывались «чистыми», катарами. Их звали также «благими», «ткачами» либо «утешителями». Их уединенная жизнь была сурова и однообразна и прерывалась лишь тогда, когда они путешествовали, чтобы проповедовать, наставлять верующих и приносить consolamentum тем, кто желал его и был достоин. Они отрекались от всего, чем владели, и принадлежали уже не себе, но Церкви Любви. Все сбережения, приносимые в Церковь, катары тратили на дела милосердия. Их жизнь была чередой лишений и ограничений. Они отрекались от всех кровных и дружеских связей, три раза в год постились по сорок дней и три дня в неделю должны были жить хлебом и водой.

«Мы ведем, - говорили они, - жизнь, полную тягот и скитаний. Проходим по городам, как овцы среди волков, терпим гонения, как апостолы и мученики, а хотим мы только одного: вести строгую, благочестивую, воздержанную жизнь, молиться и работать. Но нас ничто не печалит, ведь мы уже не от мира сего».

«Ненавидящий душу свою в мире сем сохранит ее в жизнь вечную» (Ин. 12:25).

Им нельзя было убивать даже червя. Этого требовало учение о переселении душ {32} . Поэтому они не могли участвовать в войнах. Когда начались преследования, катары по ночам ходили на поля сражений, подбирали раненых и давали умирающим consolamentum. Они были искусными врачами и пользовались славой непревзойденных астрологов. Инквизиторы зашли так далеко, что утверждали, будто в их власти было повелевать ветрами, успокаивать волны и останавливать грозу.

Катары облачались в длинные черные одеяния, чтобы показать скорбь своей души о пребывании в земном аду. На голове они носили персидскую тиару, похожую на широкий берет современных басков. На груди хранили кожаный свиток с Евангелием от Иоанна. Подчеркивая свое отличие от длиннобородых монахов с тонзурой, катары брили бороду и отпускали волосы до плеч.